Дверь в Лето
Шрифт:
Прежде всего, до недавнего времени за сон в холоде — а стоил он недешево — я и заплатить не смог бы. Во-вторых, с какой стати человеку, который увлечен работой, умеет делать деньги и надеется, что вскоре их у него станет еще больше, да к тому же влюбленному и, можно сказать, почти женатому, — с какой стати ему, спрашиваю я вас, становиться наполовину самоубийцей?
Другое дело, если человек неизлечимо болен и приговорен врачами к смерти, но считает, что медицина будущего спасет его. К тому же он в состоянии оплатить сон в холоде на тот срок, пока врачи не научатся исцелять его недуг. Тогда, конечно, игра стоит свеч. Или, скажем, человек мечтает совершить путешествие
Все страховые компании откровенно заманивали клиентов, напирая, как правило, на финансовую сторону дела: «Ты спишь, а служба идет». (Читай: «И денежки тоже!») Лежите, мол, себе спокойно, а ваши скромные сбережения за время сна превратятся в целое состояние. Положим, вам пятьдесят пять лет, и из пенсионного фонда вы получаете пару сотен в месяц. Так почему бы вам не проспать полсотни лет, проснуться в том же возрасте и получать уже ежемесячно тысячу! Не говоря о том, что пробудились бы вы в новом светлом мире, где наверняка вам будет уготовано жить еще долгие годы припеваючи в добром здравии.
Компании повели настоящее рекламное наступление на город. Причем каждая стремилась с помощью «точных подсчетов» доказать, что страховки именно этой компании дадут в будущем самый большой процент прибыли: «Ты спишь, а служба идет!»
Меня подобные грядущие блага нисколько не интересовали: мне еще не стукнуло пятидесяти пяти, оставлять работу я не собирался и ничего плохого в 1970 году не ожидал. Не интересовали до недавнего времени — так будет вернее. А теперь — нравилось мне или нет — меня лишили работы; вместо того, чтобы наслаждаться медовым месяцем, я торчал во второразрядном кафе и, чтобы забыться, глушил виски, а жену мне заменял насмерть перепуганный кот с болезненной тягой к имбирному пиву. В настоящее время у меня не было никаких привязанностей, да и к чему они мне? Я бы их все променял на ящик джина, а потом одну за другой опустошил бутылки.
Но самообладания я не терял.
Из кармана пиджака я вытащил конверт и открыл его. В нем лежали две бумаги: одна — заверенный чек на сумму, которую я раньше и представить-то себе не мог, не то что держать в руках; другая — заверенный в банке список акций «Горничная инкорпорейтед». Обе бумаги были слегка помяты: я таскал их в кармане с тех пор, как получил.
Так почему бы и нет?
Почему бы мне не залечь, не окунуться в сон, чтобы беды вон? Все лучше, чем Иностранный легион или настоящее самоубийство! По крайней мере, я избавился бы от тех, кто сделал мою жизнь невыносимой. Так почему бы и не залечь?
Нет, к богатству я не стремился. Конечно, я читал «Когда спящий проснется» Герберта Уэллса, читал как хорошую классику. Это уже потом страховые компании стали раздавать книгу в целях рекламы бесплатно. Я понимал, к чему может привести погоня за большими процентами и тяга к обогащению. Но я и не был уверен, хватит ли у меня средств оплатить «долгий сон» да к тому же открыть счет, который обеспечит мне в будущем безбедное существование.
Меня больше прельщала другая сторона дела — лечь баиньки и проснуться, если так можно выразиться, в ином мире. Будет ли он лучше, как уверяют страховые компании, или хуже — кто знает? Но что иной — уж точно.
Я должен быть твердо уверен, что просплю достаточно долго и, когда проснусь, уже не застану в этом мире ни Белл, ни Майлза Джентри. Прежде всего Белл Даркин. Умри она — я бы забыл ее, забыл все, что она мне сделала, вычеркнул бы из памяти. А теперь вот у меня сердце заходится оттого, что она всего в нескольких милях отсюда.
Что ж, прикинем. Белл сейчас двадцать три — во всяком случае, она так утверждает. Правда, однажды она проговорилась, что помнит президентство Рузвельта. Ладно, пусть ей еще нет тридцати. Если проспать лет семьдесят, от нее один некролог останется. Пусть будет семьдесят пять — для верности.
А успехи в гериатрии? Толкуют, что скоро продолжительность жизни достигнет ста двадцати лет и такой возраст, мол, вполне достижим.
А может, залечь годков на сто, — правда, я не уверен, в состоянии ли хоть одна страховая компания предложить мне столь длительный анабиоз. Тут под воздействием виски мне в голову пришла поистине дьявольская мысль: вовсе не обязательно дожидаться смерти Белл. Если я стану, скажем, лет на тридцать моложе ее, то сделаю остаток жизни моей бывшей возлюбленной просто невыносимым. Лучшей мести женщине и не придумать!
Я почувствовал легкое прикосновение лапы.
— Ма-а-ло! — объявил Пит.
— Ненасытное брюхо, — проворчал я и вновь наполнил блюдце пивом.
В знак благодарности он немного помедлил, потом вновь принялся жадно лакать. Но он уже прервал поток сладостно-мстительных мыслей. Да, а что, черт побери, мне делать с Питом? Кот — не собака, его в чужие руки не отдашь; он попросту такого не вынесет. Кошки остаются домашними животными, но Пит не таков. Для него с тех самых пор, как девять лет тому назад его отняли от матери, единственной опорой в нашем изменчивом мире был я. Даже в армии я умудрялся держать его при себе и ради этого шел на любые ухищрения. Пит пребывал в добром здравии и, похоже, сдавать не собирался, хотя шрамов у него хватало. Сообразовывай он склонность к лидерству со своими возможностями — ему еще лет пять выходить победителем из всех драк и плодить потомство.
Я мог бы, конечно, оплатить содержание в кошачьем пансионе до конца его дней (невероятно!); мог бы усыпить его (вовсе невероятно!) или выбросить его на улицу (совсем уж невероятно!). С кошками всегда так: или вы безропотно выполняете принятые на себя обязательства — или бросаете беднягу на произвол судьбы, обрекая на одичание, и разрушаете его веру в высшую справедливость. Как Белл разрушила мою веру.
Так-так, Дэнни. Об этом лучше не вспоминать. Нечего киснуть, ты ведь не укроп моченый; все равно придется выполнять те самые принятые на себя обязательства перед избалованным котом.
Тут мои философские размышления были прерваны. Пиво попало Питу в нос, и он чихнул.
— Gesundheit, — сказал я. — И не старайся вылакать все блюдце за один присест.
Пит не обратил внимания на мои слова. В общем и целом он лучше меня умел вести себя за столом — и знал об этом.
Наш официант околачивался возле кассы и трепался с кассиром. Наступило послеобеденное затишье, и кроме нас с Питом еще несколько посетителей сидели у стойки. Когда я сказал Gesundheit, официант взглянул в нашу сторону и что-то сказал кассиру. Тот вышел из-за стойки и направился к нам.