Дверь в никуда
Шрифт:
Энни очень устала, у нее внезапно так отекли ноги, что она даже засомневалась, сможет ли выдержать длительную ходьбу по заполненным людьми переходам и отделам. Мартин ускорил свои шаги, и ей пришлось торопиться, чтобы от него не отстать.
– Не иди так быстро, – попросила она, но муж, не обернувшись и не замедляя шагов, огрызнулся:
– Прекрати, необходимо поторапливаться! – Энни понимала, что он раздражен, но от обиды она сама разозлилась так, что даже забыла об усталости.
– И ЭТО ВСЕ? – подумала она. – ВСЕ, ЧТО Я СТАРАЮСЬ СОХРАНИТЬ?
Перед ними открылась автоматическая дверь, загорелся неоновый свет. Мартин вытянул проволочную
Не разговаривая друг с другом, Мартин и Энни прошли в самый конец переполненного людьми торгового зала и двинулись назад вдоль полок с товарами.
Сильный свет из-под потолка резал Энни глаза, а перед нею всеми цветами радуги переливались бесконечные ряды банок и коробок. Продвигаясь вдоль прилавка, Энни шептала про себя, как будто молилась: «яйца… масло… йогурт… сыр… любовь… долг… привычка… уважение». Мартин двигался с противоположной стороны прилавка, и ей были видны упрямый наклон головы и прямая линия сердито сжатого рта. Внезапно, словно жаром расплавленного металла, женщину обожгла ненависть к мужу. Энни повернулась к нему спиной, невидяще уставившись на полку с товарами, на которой голубые, оранжевые, красные пакеты рекламированных плакатов назойливо выкрикивали свои просьбы купить их. С лицом, все еще полыхающим от гнева, Энни взяла с полки банку с консервированной кашей. Потом в тележку последовала одна такая же банка, а вслед за кашей Энни положила коробку сахарного драже, которого давно требовал Бен.
Фруктовый сок, пахта, определенный порядок, обязанности сегодня, завтра, бесконечно. Пробираясь сквозь пелену охватившего ее гнева, Энни пыталась вызвать в себе чувство уверенности, которое было у нее под завалившими ее камнями. Тогда она была убеждена, что жизнь ее с устоявшимся бытом и неизменным укладом имеет огромную ценность. Теперь эта уверенность исчезла. Сейчас в этом ужасном супермаркете, переполненном уставшими после работы людьми, она чувствовала себя, как весь ее образ жизни внезапно рушится, а она стоит среди его обломков, не имея возможности освободиться, как и тогда под руинами магазина, накануне Рождества.
Мартин обернулся к жене, держа в руках банки с консервами, и увидел ее лицо. Энни понимала, что ее вид только сильнее взбесит его.
– Пойдем, – сердито проговорил он, – я не собираюсь провести тут всю ночь.
Она резко двинулась вперед и опять, не глядя друг на друга, они пошли, каждый по своей стороне прохода, разделенные другими покупателями, озабоченно толкающими перед собой тележки с товарами. В дальнем конце магазина Энни с мужем развернулись и пошли в обратном направлении с одной стороны стеллажей. Но Энни шла медленнее и Мартин нечаянно наехал своей тележкой, тяжело нагруженной покупками, на пятку жены. Боль была настолько острой, что у Энни из глаз брызнули слезы.
– Извини, – произнес Мартин, все также не глядя в ее сторону.
Боль отступила также быстро, как и появилась, но обида и гнев Энни от этого, похоже, только усилились. Ей пришлось крепко сжать кулаки, чтобы удержать свое страстное желание изо всей силы хлестнуть чем попало, в первую очередь, по Мартину, а потом уж по всем этим рядам консервных банок, бутылок с их самодовольными наклейками, смахнуть их на пол супермаркета. Ее гнев разрастался, как горячая, кипящая вода, затопляя собой покупателей с их пустыми, невыразительными глазами, и этот магазин и всю свою жизнь, которую олицетворял для нее сейчас Мартин; в нем, этом жгучем потоке, потонуло все-все, что произошло с нею после того взрыва. Вспышка гнева была такой сильной, что лишила ее последних сил, и Энни почувствовала, что она вся ослабла и дрожит. Ей даже пришлось опереться о полку с товарами, чтобы не упасть.
Тогда, накануне Рождества, Энни впервые познала настоящий гнев и даже ярость против террористов за то, что они сделали с ней. Но теперь, в магазине, она пылала ненавистью ко всему миру за жизнь, которую вела в ней, что в нем было, кроме Стива и настоящей причиной ее гнева было именно то, что она не могла соединиться с ним…
И как только она это поняла, весь поток ее раздражения принял другое направление. Языки сжигавшего ее пламени съеживались в размере, угасали, пока, наконец, окончательно не исчезли вместе со всем гневом, породившим их.
Энни изумленно посмотрела на длинный ряд банок с джемом, словно впервые увидела их.
– Я больше не могу тут оставаться, – подумала она с болью, осознавая, что гнев ее исчез, как только она поняла истинные причины, вызвавшие его.
Исчезла ненависть к Мартину, к этой такой обычной, такой будничной жизни, и осталось одно единственное желание.
«МНЕ НУЖНО УХОДИТЬ»
«Мне… Я должна оставить Мартина и пойти к нему, Стиву. Я должна сказать мужу…»
Знание этого вызвало дрожь во всем теле и не принесло Энни ни счастья, ни облегчения. В нескольких метрах впереди, над головами покупателей, она увидела Мартина, выходящего из прохода между прилавками. Его губы были все также сурово, плотно сжаты.
У Энни подгибались ноги, как будто они у нее были совсем без костей, словно джем в банке, но она все же заставила себя последовать за мужем. По дороге она механически снимала с полок коробки со спагетти, пачки с солью, банки кетчупа, еще что то. Наконец, они с мужем дошли до контроля и все также молча стали в очередь к кассе. Мартин опорожнил тележку, и Энни стала упаковывать покупки по коробкам. Яйца, масло, йогурт, сыр, все, чтобы кормить семью…
Энни дрожала, как в лихорадке…
На улице небо казалось окрашенным в оранжево-коричневые тона из-за тусклого света уличных фонарей. Они с Мартином снова прошли мимо луж к своему автомобилю, и сложили покупки в багажник. Изредка они обменивались краткими, только самыми необходимыми репликами. Энни зябко передернула плечами, поплотнее запахнула пальто и, затем с сожалением скользнула в машину, через открытую перед нею мужем дверь.
Обе автомобильные дверцы одновременно захлопнулись, снова изолировав Энни и Мартина от внешнего мира.
На заднем сидении, как обычно, валялись разбросанные игрушки, рисунки. Мартин наощупь всунул ключи в замок зажигания и включил фары. Зажигая свет, и тени легли на его высокие скулы, оттеняя глазные впадины. Она ожидала, когда заработает мотор и они тронутся с места. Но Мартин не двигался и сидел, положив ладони на рулевое колесо. Казалось, он бессмысленно смотрит вперед в оранжево-серую темень.
Затем медленно он повернулся к ней и сказал:
– Я хочу знать, что с тобой происходит.
Энни покачала головой из стороны в сторону, не в силах сказать ни слова. Мартин повысил голос:
– Я хочу знать! Скажи же, наконец, что-нибудь, пусть это будет даже просто… – «Пошел к черту!»
– Я не знаю, что сказать… – Энни сама услышала, как тихо и жалобно прозвучал ее ответ. Костяшки на пальцах Мартина побелели, когда он сжал кулаки на рулевом колесе.
– Почему же ты, черт меня побери, не знаешь, что сказать? Я твой муж! Или ты забыла об этом?