Дверь в стене
Шрифт:
111
Но вот бомбы позади, что обычные, что атомные, всё проходит, как гласила надпись на кольце царя Соломона, прошло и это. Наступила пора собирать разбросанные войной камни, для Японии началась мирная жизнь. И мирную жизнь японцы принялись строить не так, как хотелось их левой японской ноге, а так, как того хотелось новому хозяину земли японской генералу Макартуру.
Генерал проявил себя выдающимся администратором-практиком, он японцев накормил-обогрел, он их и лечил, он их и пестовал, он послевоенную Японию твёрдой генеральской рукой поднимал с колен. Всё это было, конечно
Ну, японцам казалось, что они не платят ничем. Наоборот, на низовке казалось, что они только получают. И не только на низовке. В японском министерстве иностранных дел с облегчением и вполне официально заметили, что они были готовы к национальному унижению, однако победители, оккупировав Японию, показали себя вполне цивилизованными людьми.
Очевидно, японцы ждали каких-то понятных им и традиционных для Азии азиатских унижений, забыв, что американцы не азиаты. А если вы не азиат, то зачем же вам поступать так, как того ждут от вас азиаты? Бремя белого человека тяжело, но это бремя белого человека.
Отсюда понятно, что своё бремя белые носят так, как это сподручно им.
На время оккупации в качестве резиденции для Макартура было избрано находившееся неподалёку от императорского дворца здание Dai-Ichi, где до войны размещалось правление банка Норинчукин. Макартур, осмотрев здание, облюбовал кабинетик для себя и побеждённые тут же принялись обустраивать помещение в соответствии с простыми вкусами генерала. Когда по мнению японцев кабинет стал похож на японскую конфетку, они доложились о готовности и американская интендантская служба скоренько прикатила со своей американской мебелью и своими американскими канцелярскими принадлежностями. Карандаши в стаканчики они расставили легко, однако когда дело дошло до раскатки ковра по полу, выяснилась одна досадная мелочь - ковёр в кабинет не помещался. Сообразительные японцы сноровисто ухватили в руки ножницы, но были остановлены американским офицером, расставлявшим мебель в соответствии с последними достижениями военной мысли.
– Эй-эй-эй!
– закричал офицер, - это что вы там такое вознамерились делать?
– Да вот, господина офицера, ковёр не помещается, - сказали, кланяясь, японцы, - надо ему мало-мало харакири сделать и будет тютелька в тютельку. Японское качество работ сто процентов guaranteed!
– Ребята, - глядя на них, как на детей неразумных, с некоторой даже и жалостью сказал им officer, - вы чего? Если бы речь шла об армейском имуществе, мне было бы плевать, но этот ковёр принадлежит генералу лично и я сам себе не враг, чтобы генеральский ковёр резать, так что, boys, неплохо бы вам стеночку немножко подвинуть.
И начавшие кое-что понимать японцы отложили в сторону ножницы и подвинули стену.
Ещё до принятия новой японской Конституции (то, что она была написана американцами, долгое время являлось государственной тайной), Макартур приказал действовать в соответствии со списанным с американского японским Биллем о правах. Были сняты любые препоны свободе мысли, свободе слова, свободе собраний и свободе печати. Так же была запрещена любая дискриминация по причине вероисповедания, политических убеждений, расовая дискриминация и дискриминация национальная. Это означало, что из японских тюрем должны были быть немедленно освобождены все заключённые, попавшие туда по одной из вышеуказанных причин. Японцы попробовали встопорщиться, а пробывший к тому времени целых полтора месяца в премьер-министрах Хигасикуни Нарухико пригрозил уйти в оставку, на что Макартур только пожал плечами - "вольному воля". Нарухико ушёл, а все политзаключённые из тюрем вышли.
По всей Японии были развешаны фотографии, запечатлевшие встречу Макартура и императора Хирохито:
Японцы, за месяц до того впервые услышавшие голос живого божества, объявившего им, что надо "вынести невыносимое", впервые же смогли и увидеть Хирохито во плоти. Он мало того, что выглядел не очень презентабельно рядом с Макартуром, бывшим выше на голову, но при этом даже и самый недогадливый из японцев не мог не отметить того обстоятельства, что генерал был не в парадной, а в полевой форме и демонстративно принял чересчур уж свободную позу. Японская верхушка, прекрасно понимая, какой заряд несёт фотография и какую цель она преследует, опять попыталась выразить возмущение, но американцы сделали вид, что ничего не слышат и фото появилось чуть ли не в каждой витрине.
Если это покажется кому-то интересным, то нельзя не отметить ещё и того, что оккупационная администрация немедленно запретила театр Кабуки. Кабуки это не просто театр, а нечто куда большее, это некий "способ видения мира", причём способ исконно и безошибочно японский. Кабуки, а вовсе не современные нам манга и аниме, был одним из краеугольных камней японской культуры. И вот под тем предлогом, что Кабуки несёт в себе разрушающие демократический процесс зёрна феодализма и милитаризма, представления были запрещены, а в зданиях театров были открыты кинотеатры, где шли понятно какие и понятно чьи фильмы. Через два года, посчитав, что "теперь можно", американцы Кабуки вновь разрешили, но при этом создали цензурный комитет, решавший, что в репертуар попадает, а что нет. За шесть лет оккупации через цензуру прошли почти сто тысяч репертуаров, американцы любят размах, а кроме того если уж они за что-то берутся, то не сачкуют. В результате запрета, а потом и цензурной кастрации Кабуки стал явлением в чём-то старым, в чём-то трогательным, но при этом почти неуловимо смешным. "Милая старина." "Кокошник." Все знают, что это такое, но на свидание в кокошнике не пойдёшь.
В общем, работу оккупационной администрации в Японии можно свести к русской поговорке - "терпение и труд всё перетрут". Уместна тут и другая поговорка - "перемелется - мука будет". А будет мука, можно и испечь чего-нибудь. Пирожок, другой, а там и ещё. И ещё. Another day, another dollar.
Как получилось, что японцы не только безропотно подчинялись, но делали это чуть ли не с удовольствием? Вопрос гораздо интереснее и глубже чистой умозрительности. Нация, причём нация сложившаяся, подвергалась "переплавке" не только добровольно, но и принимая в процессе живейшее участие. Японцы истово скребли себя, стараясь найти в себе не татарина, конечно, а японца, но при этом японца не прежнего, а другого японца, нового. Подозреваю, что дело обстояло так потому, что люди склоняются перед силой, обаяние силы велико, а если сила нежданно проявляет ещё и толику великодушия, то это понятно уже не отдельному человеку, а собранному из индивидуальных умов массовому сознанию, а если массовое сознание в результате понесённого народом поражения в войне лишается единства, то пиши пропало. "Сила солому ломит."
Давайте посмотрим, как и с чего начинался для японцев послевоенный мир. Это очень любопытно, и любопытно тем более, что для русского сознания война закончилась в Берлине и всё, что происходило дальше, ему не очень интересно, и это при том, что для американского массового сознания дело обстояло прямо противоположным образом.
Официально война закончилась в момент подписания Японией безоговорочной капитуляции на борту линкора "Миссури".
Вот он, в сопровождении линкора "Айова", входит в Токийский залив:
Начали американцы с символики. Символики простой, ясной и в высшей степени доходчивой. "Миссури" бросил якорь точно в том же месте, где за почти сто лет до того стал на стоянку "Паухэтан" коммодора Перри.
Утром 2 сентября 1945 года на "Миссури" прибыли Макартур, Нимиц и военные делегации Великобритании, СССР, Франции, Китая, Канады, Австралии, Новой Зеландии и Нидерландов. Линкор корабль большой, но желающих видеть своими глазами момент окончания Второй Мировой было столько, что пустого места не осталось: