Двери самой темной стороны дня
Шрифт:
– Лавочников не любят, новиков – этих до помутнения рассудка. Да те и не суются, разве только под охраной и не дальше отеля. Попоносов, если не босый и без ножа. Тебе просто нужно знать, что это чужая территория. В биологическом смысле. Недавно нашел кабаргу без пупков – двадцать четыре штуки, уже подгнившие. Спрашивается, как нужно отнестись.
– И волк не тронул? – спросил Штиис.
– Слушай, – сказал, обращаясь к Гонгоре, дед, – нет чего помягче? Сидеть же невозможно.
– Не капризничайте, – сказал Гонгора. – Кому-то надо преодолевать трудности.
–
Дед поднял глаза на Штииса, ткнул в него коричневым пальцем и вознес кружку на уровень глаз.
– И не моргнув глазом должно ответствовать тебе: турист я, дяденьки, скалолаз. Дышу свежим воздухом и смотрю на горы – мешок сухарей и коробка спичек в рюкзаке моем. Посмеются тогда дяденьки, выпьете вместе чашку чая и пойдете каждый своей дорогой. Ну, а если не разойдетесь, то искать никто не станет.
Гонгора заворочался, устраиваясь удобнее. Он был близок к тому, чтобы провалиться в дремоту. Лис рядом с безразличным видом наблюдал за полыхавшими ветвями. В лесу стало тихо.
Дед приложился к кружке, качнул подбородком, ощутимо удивляясь качеству напитка, и приложился еще раз. Было видно, что вкус такого чая он давно забыл.
– Это, конечно, если тебе повезет и ты не нарвешься на трезвых дагов. Вот тогда будет полный и сердечный «хэллоу».
Дед бережно пристроил кружку у костра, ухватил с салфетки мясной розовый кус побольше, проложил парой ломтиков грубого ржаного хлеба и мощно откусил.
– Есть тут у нас и свои апачи, и свои маниту, – произнес он не очень внятно. – Вот ведь какое дело, – сказал он потом назидательно, не переставая жевать. – Как радио в тайгу провели, так народ сразу задумался о смысле жизни. Теперь только в таком русле. Что самое интересное: транслируют специальное сообщение, кто-то называет себя то ли Дьяволом, то ли Чертом – и начинает делать обзор международных новостей. Рассказывает, как надо жить. Учит, значит, жизни. И ни одного слова, приятного ушам властей. Спрашивается, как нужно относиться. И где такое случается, там всё – заканчивается прошлое и настает она, та самая концепция с будущим. Вот только никто там уже не живет. Не могут.
Помолчали. Помолчав, отдались трапезе, и некоторое время все были так заняты, что едва не прозевали ключевой момент с переходом Улисса к военным действиям, у которого уже иссякло терпение смотреть и которому надоело, что вокруг его банки с мясом собралась масса сопровождающих лиц Его каша и мясо не хотели остывать, и он с крайне неприязненным выражением следил за метаморфозами расходного материала. Насилу усадили. Уложив его по другую руку, Гонгора принялся рассказывать про идею криоконсервации и о концепции будущего как движущей силы всего биологического вида, Штиис, приготовившись было послушать, соскучился, пролил на себя чай, и на какое-то время всем стало не до застолья; в общем, так, сказал дед, сейчас закругляемся, потом короткий отдых.
Штиис протягивал губы трубочкой к обжигающему краю кружки, Гонгора, растянувшись на спальнике, подпирал кулаками щеки и играл с торчавшей у носа травинкой, щурясь на ее острый кончик, как сквозь прорезь прицела. Ни тот, ни другой никуда закругляться не собирались.
Вконец осоловевшего Улисса окончательно развезло, он протянул свои ступалища вперед и, не просыпаясь, мягко и грузно опрокинулся на бок. Это было надолго.
У меня мурашки от этого озера, поделился впечатлением Штиис. Продолжая поднятую тему, он поднял камушек и кинул в воду.
Расслабься, сказал дед. Оно пустое.
Откуда вы знаете, ответил Штиис. Может, тут у вас в озере диплодоки водятся. А мы тут чай пьем.
Не водятся, сказал дед. Тут не водятся. Я бы знал.
Если в озере ничего нет, то кто-то все это съел. Самое естественное объяснение.
Я слушаю и потихоньку когнитивно деградирую, признался Гонгора.
Если в озере нет диплодока, то, значит, это кому-то же нужно. Штиис выглядел озабоченным.
Говорят, это вулкан раньше был. Гранитный разлом. Трещина в магматической породе, страшно глубокая и пустая, как я не знаю что. Купаться не стоит.
Потом дед лег на бок, устраиваясь удобнее.
– Опять к роси, – произнес он непонятно, глядя на Гонгору.
– Опять.
– И он тоже?
– И он.
Дед шмыгнул носом.
– Вы двое никак не найдете, где свернуть себе шею.
– Вы слышали о проекте криоконсервации? Часть территории отводится под зеленые зоны с закрытым доступом с банками зародышевых клеток всех живых организмов Земли – на случай непредвиденных обстоятельств.
– Я слышал об экспериментальной биостанции здесь в заповеднике, которая будто бы ставит эксперименты на детях. Только ее никто не видел. Тоже – на случай непредвиденных обстоятельств.
– Говорят, сюда астероид какой-то несется. А вся эта космическая защита с превентивными запусками и смещениями – полная ерунда, которая работает только на мелких объектах. По достижении такого объекта определенной критической массы эффективная дефлексия возможна только при обнаружении объекта не позднее чем за несколько лет. А такое почти невозможно.
– Вы вовремя. Границы только закрыли. Слышали про военную технику? Туристов вроде вас раздели, обули, затолкали в рот кляп и еще дали пинка для придания нужного ускорения. А потом еще прислали счет по какой-то новой статье за попытку нарушения условий уникального эксперимента, конец цитаты.
– Говорят, так теперь не только здесь.
– Говорят, это только начало. Какой-то процент планеты – под проект криоконсервации и заповедники, а тех, кто упрямится, сильно попросят. Резолюция ассамблеи.
– Добро пожаловать в будущее, – сказал Штиис.
– Уже просят, – сказал дед. – Даже не оставляют выбора. Все издержки и переезд оплачивает какой-то частный фонд.
Дед покачал головой.
– Как называется, когда суют свой член туда, где работает гильотина?
– Placehacking. А тех, кто сует, – placehackers. Мы же осторожно.