Дверинда
Шрифт:
Гости негромко зааплодировали.
– И тогда ты вернешь мне сына?
– Верну. Немедленно.
Вперед вышел боцман с гитарой.
– Я спою, – сказал он.
– Опять твой слуга… – поморщилась фея – Неужели ты сама не в состоянии спеть песню?
– Я за нее, – отрубил боцман – Она споет в другой раз. У нее голоса нет. Сегодня то есть. А вообще – навалом.
Он взял два аккорда и, пока фея не опомнилась, запел. Причем хриплый и совершенно не поставленный голос немедленно вызвал требуемые улыбки.
– Мой фрегат
Это была замечательная песня, которую наверняка горланил в часы безделья десант, стуча кулаками по столу. И боцман увлекся ею, как увлекался там, в кают-компании десанта, тем более что были в ней и два лирических куплета. Наконец дошло и до них.
– Эй, хозяйка! Что ж ты, хозяйка! – пел боцман, уставившись на Дверинду. – Выпей с нами, мы сегодня платим! Отчего же вечером, хозяйка, на тебе особенное платье? Не гляди так долго и тревожно, не буди в душе моей усталость… Все равно ведь это невозможно!..
Фея резко встала и взмахнула рукой, приказывая оборвать песню.
– До рассвета даже не останусь! – И, завершив куплет, боцман шваркнул гитару об пол.
Их глаза встретились. Фея первой опустила взгляд. Возможно, потому, что смотреть ей мешали слезы.
– Хорошо, – сказала она, справившись с волнением – Твой слуга действительно спел такую песню… Третье задание выполнено… Но!!!
Она вытерла длинным рукавом слезы и выпрямилась, и вскинула гордую голову, увенчанную колпачком и облаком вуалей, и топнула ножкой.
– Слушай меня, дама. Ты ровно ничего не сделала, чтобы вернуть себе сына! Все сделал этот вот твой слуга! Я знаю, ты только путешествовала вместе с ним и мешала ему, как могла. И поэтому слушай мое решение! Мальчика получит он! А ты останешься здесь и будешь служить мне семь лет. И ты научишься шить! И ты научишься петь! И будешь ухаживать за белым конем короля Клаодига! Это будет справедливо. А через семь лет я посмотрю на тебя и решу – возвращать тебя к сыну или оставить здесь еще на семь лет. Все! Я сказала!
Гости молча зааплодировали.
– Дудки! – рявкнул боцман Гангрена – Мало ли, что я все сделал! Так и должно быть!
– Как это должно быть?! – упершись кулачками в бока, повернулась к нему фея.
– А так! Чтобы женщина делала глупости, а мужчина их исправлял! Нешто это женское дело – за лошадьми ездить? Я обещал командиру, что вызволю ее пацаненка – и я это сделал. Разве я, мужик, могу позволить, чтобы эта растяпа сама бралась за мужское дело? А? Странные у вас тут порядки! Бабы у вас верховодят, а мужики хвосты за ними носят!
Боцман ткнул пальцем в Паутинку и Горчичное Зернышко.
– А как дойдет до дела, что могут эти ваши сопляки? Не-ет! Бабе стоять у корыта, а мужику – за нее жизнью рисковать,
Фея зажала пальчиками уши, чтобы не слышать грубых слов «баба» и «мужик».
– Что? Не по нраву? – не унимался боцман – В общем, дело ясно. Отдавай пацана нам обоим. И я его мужиком воспитаю. Увидишь! Цыц!
Это уже относилось ко Ксении. Она, опомнившись после монолога Дверинды, опять ошалела – уже от боцманского монолога, и попыталась встрять.
Вдруг фея, яростное лицо которой не предвещало оратору ничего хорошего, замерла, прислушиваясь, и остальные, повинуясь ее жесту, тоже замерли.
Что-то приближалось издалека, и с приближением этой загадки злость на лице феи таяла, губы раскрывались в трепетной улыбке. Дверные парчовые портьеры, как от дуновения ветра, разошлись в разные стороны и застыли в воздухе. А на пороге возник командир десанта Мишель. Он молча обвел взглядом гостиную.
Его явно не узнавали. Гости молча переглядывались. Он был слишком стар для этой моложавой компании – единственный, чье лицо было в острых морщинах, единственный, на чей лоб падали седые кудри.
Лишь Дверинда глядела на него говорящими глазами, но губы ее уже не улыбались, а дрожали.
– Мотылек!.. Зачем ты ушел к людям, Мотылек? – прошептала она – Что с тобой стало?!
– А что со мной стало? – безмятежно спросил командир, проводя рукой по лицу.
– Мотылек! – пронеслось по гостиной. Паутинка и Горчичное Зернышко, бросив шлейф феи, устремились было к командиру, но наткнулись на спокойный взгляд ультрамариновых глаз и попятились.
– Точно! Мишель-Мотылек! Его так и прозвали! – вдруг воскликнул боцман и выскочил вперед. – Командир, я все сделал! Все три задания выполнил! Пусть она отдаст пацана! Мы же договаривались!
– Я знаю, – сказал Мишель.
– Как там ребята? – умоляющим голосом спросил боцман – Командир, там, наверху, уже остыли? Меня возьмут обратно в десант?
Эльф в десантном комбинезоне улыбнулся ему и сделал едва заметный жест – мол, погоди, дай разобраться… Дверинда же смотрела, не отрываясь, ему в лицо.
– Отпусти мальчика, – мягко сказал ей Мишель-Мотылек – Зачем он тебе?
– Можно подумать, тебя хоть когда-то интересовало, что мне нужно! – воскликнула фея.
– Я всегда знал это, – ответил командир.
– И поэтому ушел? Поэтому сбежал?..
– Как видишь, я все же вернулся.
Все замерли. Все ждали поцелуя. Но слишком хорошо знала Дверинда своего строптивого эльфа. Слишком хорошо знала она, что такие – не возвращаются…
– Мотылек… – прошептала Дверинда, лаская губами любимое имя. – Ты же сейчас уйдешь? Ты же приходил только ради мальчика…
Эльф улыбнулся.
– Ты такая же юная и красивая, как сорок лет назад, – сказал он. – И тут уж ничего не поделаешь.
– Только ради мальчика? – беззвучно спросила она.