Двести тысяч золотом
Шрифт:
— Веревку давай, — потребовал Вок. — Сделай петлю.
Юрий достал из мешка веревку и сделал скользящую петлю. Следуя указаниям проводника, он встал одной ногой на карниз и посмотрел вперед.
— Каменный палец видишь? — спросил сзади китаец. — Накинь петлю на него. У тебя получится, ты хорошо бросаешь.
Капитан попробовал, но петля соскользнула. Наконец, после четверти часа мучений, ему удалось надежно закрепить веревку.
— Последний обвяжет себя вокруг пояса, — пробуя прочность страховки, объяснил Вок. — Сейчас держите веревку, я пойду первым. Смотрите за мной, как пройти. Вниз не глядеть, не останавливаться, иначе — смерть! Вторым пойдет большой, а ты, — он показал на Сашу, — последним.
Старик разулся, повернулся лицом к скале, осторожно ступил на карниз и бочком пошел по нему, слегка касаясь спиной туго натянутой веревки. Сидевшая у него на плечах Цянь притихла и боялась шевельнуться. Затаив дыхание, друзья следили, как китаец медленно приближается к противоположной площадке, на краю которой торчал обломок камня, похожий на поднятый к небу палец. Наконец Вок миновал его и очутился в безопасности.
Молча стиснув плечо Руднева, капитан скинул сапоги и секунду помедлил. Потом встал на карниз и, почти прилипнув к скале, начал страшный путь. Его огромные ступни не умещались на узкой каменистой тропке, приходилось переносить тяжесть тела на носки и двигаться чуть ли не на цыпочках. Вниз с шорохом сыпались мелкие камешки и исчезали в глубокой пропасти, со дна которой не доносилось ни звука. Саша видел, как взмокла спина Юрия от нечеловеческого напряжения, как побелели пальцы ног, судорожно отыскивавшие малейшую шероховатость в камне. А ладони словно приросли к отвесной стене. Ну, еще шаг, еще, уже рядом «палец», осталось одно движение — и вот наконец Лобанов призывно машет рукой, вымученно улыбаясь бледными губами.
Обвязавшись веревкой, Руднев подошел к карнизу: боязно ступить на него, но идти надо. Глубоко вздохнув, он двинулся вдоль стены и внезапно почувствовал, что силы изменяют ему и нет никакой возможности заставить себя пройти над пропастью. Наступило какое-то странное отупение, голова казалась пустой и звонкой, как туго надутый мяч, глаза застлала радужная дымка, а в глубине сознания возникли слова: вот он, магический сон!
Духи гор не хотят пустить его в заброшенный город пещер, стоит лишь немного качнуться — и наступит освобождение от всего. Короткий полет, последний толчок сердца, бешено разгоняющего по жилам кровь, и тупой удар, которого уже не почувствует угасший разум. Разве удержит его веревка? В лучшем случае он, как маятник, будет раскачиваться над бездной, разобьет голову о стену, искалечится и умрет между землей и небом.
В ушах шумело, словно рядом накатывал на прибрежную гальку пенистый морской прибой, яростное солнце немилосердно пекло голову, ладони… Что с ними? Покрылись пузырями ожогов… Да нет, они пришкварились к раскаленной каменной стене, и ничто теперь не сможет оторвать их! Ничто! Он рухнет в бездну, а ладони останутся…
И тут, как сквозь вату, из неведомой дали донеслись странные голоса: то ли сладкозвучный ангельский хор, в который вплетались мощные басы дьяконов, то ли чарующее, призывное пение сирен… Потом послышались гневные призывы боевой трубы и глухой рокот военных барабанов…
Очнувшись, как от толчка, Саша слегка покачнулся, чудом удержал равновесие, уцепился за выступ стены, перевел дыхание и пошел. Его наполнила ликующая, хмельная радость, и он почувствовал твердую уверенность в собственной неуязвимости: он одолеет неодолимое, он дойдет!
— Боже, как ты напугал нас, — втащив его на площадку, облегченно выдохнул побледневший Юрий. — Когда ты пошатнулся, у меня аж сердце зашлось!
— Долго я стоял? — все еще не веря, что страшный карниз уже позади, спросил Руднев и принялся натягивать сапоги.
— Стоял? — недоуменно поглядел на него Лобанов. — Ты не останавливался ни на секунду.
— Вот как? — озадаченно пробормотал Саша и поднес к глазам ладони: на них не осталось никаких следов.
Внимательно наблюдавший за ним Вок чуть улыбнулся и закинул за спину мешок.
— До вечера надо успеть к пещерам. Не забудьте веревку, она еще пригодится…
На закате, после долгих бесчисленных подъемов и спусков, старик вывел их к ущелью и показал на черный зев отверстия, в которое свободно могла въехать телега.
— Там вход в заброшенный пещерный город…
Глава 15
Увидев надвигающийся грязевой вал, Жао сразу понял: шансов на спасение почти нет! До трагического конца осталось несколько коротких мгновений. Мутная волна тяжелого ила, воды, грязи, мокрой земли вот-вот накроет его с головой, навсегда похоронив под своей толщей, а потом равнодушно поползет дальше, вниз по склону, влекомая собственной неимоверной тяжестью.
Но «почти нет» — еще не означает, что шансов совсем нет! Главное — не потерять присутствия духа, бороться за жизнь до последнего вздоха, до последнего биения сердца. Любой ценой выжить… Жао, повинуясь инстинкту, изо всех сил оттолкнулся и прыгнул вниз, надеясь выиграть несколько секунд и отыскать хоть какое-то укрытие, способное защитить его: от первого, самого страшного удара оползня. О тех, кто вместе с ним поднимался к перевалу, бывший полицейский не думал — пускай каждый выбирается в одиночку из смертельной западни. Жизненный путь человека предопределен неумолимой судьбой заранее: если кому-то суждено закончить его здесь, так и будет.
Мелькнула мысль, что наверху вода не могла прорваться сама, но он тут же подумал о другом: кажется, шагая по тропе, уныло тянувшейся вдоль раскисших земляных валов рисовых чеков, он видел большой валун, который крестьянам не удалось скатить к подножию горы. Обычно земледельцы тщательно убирают камни, выравнивая площадки террас, но эта глыба, очевидно, слишком глубоко вросла в землю и не поддалась их усилиям. Где же она, где?
Наконец он увидел валун. До него оставалось совсем немного, когда смрадный язык неудержимого грязевого вала лизнул вопивших от страха, бестолково метавшихся по тропе бандитов.
Однако Быстрорукий успел: стремительным броском он преодолел расстояние, отделявшее его от спасительного камня и, плюхнувшись на живот, изловчился, дернулся и подобрал под себя ноги. Глыба вздрогнула под неимоверной тяжестью потока, по бокам ее вспучилась бурая жижа, сомкнулась, поползла дальше, но камень устоял. Жао судорожно вцепился в него и почти обеспамятел, чувствуя, как все выше и выше поднимается туго сжимавшая тело липкая грязь, норовя добраться до ноздрей, походя задушить или играючи утащить с собой, засосать в пучину воняющей гнилью мерзкой адовой похлебки, на его несчастье уваренной врагами. Пальцы совсем онемели, из-под ногтей выступила кровь, в ушах стоял непрекращающийся гул, от напряжения перед глазами плыли радужные круги, а сердце тоскливо сжималось и замирало от ужаса — так страшно, пожалуй, Быстрорукому еще никогда не было.
Неожиданно огромный валун, за которым он спрятался, зашатался, готовый вот-вот уступить бешено напиравшей массе грязи. «Конец», — успел подумать Жао, ощущая, как глыба начала медленно сползать вниз. Или это не выдержали ослабевшие руки и пальцы предательски разжались? Нет, это валун двинулся вместе с потоком.
Охваченный ужасом, он все еще сопротивлялся, раздирая рот в отчаянном крике. Сейчас его раздавит, размозжит, размажет кровавой лепешкой, стерев даже память о том, что жил, дышал, надеялся ничтожно маленький, по сравнению с горами, человек, дерзнувший посягнуть на их сокровенную тайну. Достаточно валуну чуть повернуться, и кости бедного Жао хрустнут, как орех расколется череп, смешав мозги с илом. О, не знающая границ жадность, зачем ты завела его сюда, поставив на край могилы? Мало было того, что имеешь, захотелось еще и еще, а коварный рок уже нетерпеливо потирал руки, готовясь спихнуть во тьму небытия, к которой сам стремился алчный безумец.