Двести веков сомнений
Шрифт:
Выставка занимала восемь больших залов. Живопись я оставил на закуску: главное — побывать в Золотом и Хрустальном залах, где выставлено всё, изготовленное из камня. Людей здесь мало — сплошь ольты и дарионы. Оно и понятно. На меня никто не косился — одежда приличная, а что до моего интереса к произведениям искусства, так Венллен, как известно, негласная столица творчества подобного рода.
Вход, как водится, стоил немало. Шесть серебряных — едва ли не одна двадцатая моего жалования. Недёшево. Это тоже традиция: все до одного посетители платят одну
Больше всего мне хотелось бы отыскать того, кто взялся бы меня научить, как положено браться за резец и с какой стороны подходить к заготовке. Тут-то меня моя боязливость и подвела, в очередной раз. До сих пор не всегда удаётся сохранять самообладание, если есть опасность, что засмеют. В лавке-то всё по-другому: там как бы и не я вовсе, а другой человек работает. А вот когда за самого себя просить надо, тут всё и начинается. Очень надеюсь, что от напряжения я не покраснел. Раза три уже порывался спросить кого-нибудь на предыдущих выставках… и один раз таки обсмеяли. Не со зла, но лучше я себя от этого не почувствовал.
Тем временем ноги сами собой несли меня по залу, а глаза не могли оторваться от экспонатов. Подумать только, и на каждый из них уходила вовсе не целая жизнь! Если уж вырезали из гранита птицу, то можно часами смотреть на неё — словно живая, кажется: хлопнешь в ладоши, и взлетит. Я один раз даже осторожно хлопнул. На всякий случай. Не взлетела.
Так я и набрёл на эти таблички. На вид — просто пластинки из полудрагоценных и прочих камней. Но станешь поблизости, приглядишься… а внутри целая картина видна. Объёмная, яркая, живая. Глаз не оторвать. Табличек было дюжины три, все неповторимы, и я долго стоял у каждой, иногда отходя от них или обходя по кругу. Невероятно, но изображение «внутри» от этого поворачивалось. Да, подумал я, вот до такого мне своим ходом точно не дойти.
Седьмая слева табличка мне показалась просто полированным куском камня. Я едва не прикоснулся к ней пальцами (и правильно сделал, что сдержался — выгнали бы в шею) — она так выделялась на фоне остальных, что казалась неправильной. Я медленно шёл вокруг, поворачивая голову, и вздрогнул, когда увидел.
Трудно это описать. Основное изображение было неожиданным: представьте себе огромную букву «Y», сделанную из золота, со множеством мелких деталей и украшений, расходящихся спиралью от соединения трёх линий. Буква эта висела на том месте, где обычно на небе находятся светила — и отбрасывала на окружающий мир волны мягкого тёплого света. На заднем плане виднелся бушующий океан. Я присмотрелся. Мама родная! Океан-то движется! Продолжая вглядываться, я осторожно сделал шаг в сторону.
Волны катились и катились. Мне почудился запах солёной воды, шум прибоя и свист ветра. Ощущение, которое накатило из глубины таблички, было таким сильным, что я отступил на шаг, когда особенно крупная волна понеслась к каменистому берегу. Лоб мгновенно вспотел. Голова шла кругом, и тут я услышал этот голос.
— Вам нравится?
— Невероятно, — ответил я, вытирая лоб и продолжая глядеть в столь далёкие, но осязаемые глубины океана. — Никогда не слышал о подобном. Всё словно живое, и этот океан…
Я даже протянул руку в сторону пластины и вновь вздрогнул, когда «внутри» изображения проскочила разветвлённая голубоватая молния.
— Вы видите океан? — спросил тот же голос, с удивлением уже и любопытством.
— Вижу, — ответил я и с трудом отвёл глаза от морского пейзажа. И понял, что не очень-то вежливо разговаривать, стоя к собеседнику спиной.
Повернулся лицом.
Взглянул в тёмно-карие глаза.
И понял, что пропал…
Первые несколько минут Клеммен не видел ничего, кроме золотистых волос и карих глаз.
А первые несколько секунд он выглядел весьма жалко. Вся подготовка, проведённая Д. и его коллегами, тут же куда-то делась. От волнения в голове у него всё спуталось и перемешалось.
— K-kaiten h-hvearle, — произнёс юноша, заикаясь, и покраснел. Во-первых, кто желает доброго утра, когда на дворе вечер? И к тому же начисто перепутал все числа и наклонения…
— Добрый вечер, — улыбнулась обладательница карих глаз. — Вы первый, кто видит океан в движении. Уже осмотрели всё остальное?
— Я здесь не очень давно, — ответил Клеммен. — Честно говоря, давно интересуюсь резьбой по камню и… здесь… — он сглотнул, ощущая себя далеко не лучшим образом. — Увидел объявление о выставке и решил зайти.
— Завтра уезжает, — кивнула девушка. Теперь, когда мысли путались уже не так сильно, Клеммен увидел, с кем говорит и, как сказал бы Д., «запечатлел» её. Как и полагается, ничто из запечатлённого не сохранилось — промелькнуло на миг и кануло куда-то. — Вам повезло… и мне тоже. Хотите, я покажу вам остальные работы?
— Хочу, — ответил Клеммен, не раздумывая. Предложи она ему утопиться в соседнем фонтане, он тотчас бы кинулся исполнять приказ.
Венллен, Веантаи 27, 435 Д., 18-й час
— Судя по всему, тебя угораздило влюбиться, — вздохнул Д., когда Клеммен, с глазами, которыми он видел нечто отличающееся от того, что видели все остальные, медленно вошёл на веранду ресторана. — Садись.
— А, вы тоже здесь, — Клеммен заметил, наконец, Д., и уселся напротив, продолжая улыбаться. — Прекрасный вечер. Очень кстати, ведь завтра праздник…
— Кто она? — спросил Д. с любопытством. Судя по всему, Клеммен выведен из строя не на шутку. Придётся дать ему несколько дней отдыха, что уж тут поделать…
«Останешься один, и у побед будет вкус поражения», пришли на ум слова, и мурашки побежали по спине Д.. Сколько лет эта фраза не вспоминалась? Пять? Семь?..
— Кто? — Клеммен с великим трудом опустился в обычный, скучный и обыденный мир и нахмурился. — Послушайте, Д., если вы сейчас скажете что-нибудь о пункте четвёртом, я дам вам по морде.