Двигатели Бога
Шрифт:
– А откуда нам известно, что он не кривой?
– Не поняла, – удивилась Хатч.
– Клюв. Почему мы решили, что он обязательно должен быть прямым? Может, он как у пеликана.
– Нет, – сказала Хатч. – Я видела его на рисунке. Он прямой.
Все это было слишком неопределенно. Допуски при определении направления часто приводили к попаданию нескольких звезд в допустимый интервал: один претендент на глаз Хоргона приводил к двум, трем, а в одном случае даже к шести целям в другом перекрестии.
Поиск клюва оказался бесплодным. В итоге пришли к фундаментальной истине: везде на небе, куда ни глянь, звезды выстраиваются в ряд по
К концу дня осталось тринадцать.
– Неплохо поработали, – сказала Хатч.
– Слишком многое у нас построено на догадках. Хорошо было в старое время, – можно было просто заказать разведочный полет. До реального результата еще далеко. Нам надо четко выделить ее. А уж потом нам предстоит убедить Эда Хорнера.
Хатч совсем отчаялась.
– Давай закончим на сегодня, – предложил Карсон. – Уже поздно.
Вечер был дождливым и серым. Хатч размышляла: а интересно, что решал Карсон. Может, он надумал сдаться и надеется, что она сама поймет бесплодность дальнейших поисков, и то, что они рискуют карьерой ради идеи, которую почти все в Академии считают смешной и нелепой. Тут ей пришло в голову, что она-то как раз ничего не теряет. Она пилот, и тут нет никакого профессионального риска. Что бы ни случилось, над ней смеяться не будут. Рисковал Карсон. Это его коллеги снисходительно улыбались, это ему вынесут приговор.
Они вместе отправились в Джорджтаун поужинать, что было ошибкой, потому что оба действовали друг на друга угнетающе. В конце концов Хатч с облегчением вернулась домой. Она надела видеошлем и сидела в нем, пока не уснула.
Около двух ночи она внезапно проснулась с мыслью, что существует еще один тест. Он просто очевиден.
Карсону придется сходить к комиссару, пустить в ход кое-какие связи. Но это должно сработать.
Александр Колдфилд вошел в кабинет, взглянул сквозь тонированные стекла окон на широкие просторы Московского моря и опустился в кресло. Слева шумно пыхтела кофеварка. Массивные мачты и похожие на пауков тарелки антенн станции Тиндл Эррэй покрывали лунную поверхность.
Колдфилд любил места пустынные и неприветливые. Он вырос в Бронксе, но при первой же возможности сбежал в Северную Дакоту. Он обнаружил склонность к каминам и бесплодным долинам, хорошему вину и снежным сугробам. Его лозунгом стало одиночество. Привязанность Колдфилда к какому-либо месту росла прямо пропорционально его неудобству для близких и недоступности для гостей.
Он государственный служащий и работал в самых отдаленных точках, разбросанных от Манитобы до Нью-Брансуика. Пиком его карьеры стал момент, когда в тридцать два года его назначили смотрителем и техником на метеорологическую станцию, причем в штате числился только он. Станция находилась на необитаемом острове Кауи в двух тысячах миль к западу от Гавайских островов. Он надеялся, что останется там навсегда. Возможно, так бы и случилось, не подвернись назначение на Луну.
На Тиндд Эррэй, расположенной в районе кратера Циолковского, понадобился техник-оператор. Командировка сроком на год, и при желании он мог взять с собой семью. Разумеется, никакой семьи у Колдфилда не было. И поначалу это могло стать препятствием. Какого-то чиновника заинтересовало состояние его психики. Но Колдфилд в этом смысле покрепче любого другого, что и сумел убедительно доказать. Аналитики согласились.
Назначение было тем более привлекательным, что кратер Циолковского находился на обратной стороне Луны. Оттуда никогда не увидишь Землю.
Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что Колдфилд просто мизантроп. На самом деле он вовсе не такой. Напротив, он даже любил людей и считал, что ему повезло с друзьями. Колдфилд обычно пользовался расположенными в разных местах на Земле ретрансляционными линиями, чтобы поговорить со старыми приятелями. Конечно, он сложная натура – неуверенный в себе, избегающий незнакомых компаний и испытывающий глубокое отвращение к толпе. При этом он искренне любил уединенные места и питал сильную склонность к медитации (от последнего он бы наотрез отказался).
Первоначально предполагалось, что на Тиндл Эррэй будет сто одиннадцать поворачивающихся на триста шестьдесят градусов антенн, каждая – шестнадцать метров в диаметре. Они должны были занимать площадь сорок километров в диаметре. Каждая антенна размещалась на отдельном рельсовом пути длиной от восьми до шестидесяти метров. Проект удалось выполнить лишь на две трети, потому что у правительства кончились деньги. Никто серьезно не верил в то, что работы когда-нибудь полностью закончатся. Но на станции прибавилось десятки тысяч движущихся частей, которые необходимо поддерживать в рабочем состоянии в экстремальных условиях. Нельзя сказать, что там постоянно находилась работа, но ремонт приходилось проводить достаточно часто, что могло оправдать присутствие Колдфилда.
От него требовалось немногое. Когда что-то ломалось, системы диагностики определяли место повреждения и, как правило, единственное, что ему оставалось сделать – это добраться до нужного блока и заменить микросхему или кристалл.
Его даже стали привлекать к другим работам на Тиндле. Работники Смитсоновского центра иногда просили его помочь вводить данные в компьютер или прогонять программы в ручном режиме. Хотя операторы никогда не говорили об этом, Колдфилд понимал, что они хотели расширить его контакты с людьми. Он первым прибыл на Эррэй, и за ним постоянно наблюдали.
Вечер он провел за чтением биографии Эвелин Листер, которая в свое время пользовалась огромной популярностью. Теперь же считали, что она одна из тех, кто виновен в катастрофе, погубившей Старые Соединенные Штаты. В биографии Листер не заслуживала сострадания, и Колдфилд наслаждался нападками автора. Он был принципиальным противником властей. Даже если те давно уже перешли в мир иной.
С Эррэя велось наблюдение за OQ-172 – квазаром, расположенным на расстоянии десяти миллионов световых лет. Колдфилд серьезно относился к своей работе и изучал основы астрономии. Но все равно он не понимал особой роли квазаров и не многое мог почерпнуть из получаемых данных. Все же он знал – все это как-то связано с рождением Вселенной. Он вырос в семье скептиков, но на обратной стороне Луны сверхъестественное казалось вполне возможным.