Двое из будущего. 1901-...
Шрифт:
— А что через отдел кадров не получается? — лениво поинтересовался я.
— Там очередь, он уже полгода ждет. А ему сейчас работа нужна. У него жена, дети. Без денег совсем плохо будет.
Я вздохнул, еще раз посмотрел на друга Пузеева. Не нравился он мне, морда помятая, под глазом, похоже, выцветший фингал недельной давности. И выпить он был явно не дурак.
— Валентин, ну ты же понимаешь…, - начал, было я оправдываться, но Пузеев меня поспешно перебил.
— Он на картонной фабрике работал, когда началась эта буза с полицией. Все выкатились на улицы, стали разбирать мостовую. Построили баррикады. А потом, когда
Я прикрыл на секунду глаза. Мужик молчал, мял кепку, ждал моего решения. Наверно, Валентину стоит поверить — за друга просит. Помнится одно время и насчет Валентина у меня были сомнения — любил выпить и подраться. Но, сложилось так, что он оказался у меня на работе и я не прогадал. Приобрел ценного работника. Если его друг окажется хотя бы вполовину от Пузеевских навыков, то это будет хорошее приобретение.
— Неужели через отдел кадров так сложно попасть? — спросил я, в упор глядя прямо на мужчину.
— Очередь, Василь Иваныч, до года, — ответил Валентин. — От вас почти никто не уходит, места редко освобождаются. Я говорил ему раньше, чтобы переходил к нам, пока была возможность, но он отказывался. Сейчас жалеет.
— Тебе лет-то сколько? — спросил я напрямую у мужчины.
Тот, кашлянув в кепку, ответил:
— Двадцать восемь.
— Что умеешь?
Он посмотрел на Валентина, ища поддержки.
— Все могу. Ремонтировать могу, кувалдой махать могу…. Я слесарским делом с малолетства обучен.
— Пьешь?
Мужчина обреченно вздохнул и признался:
— Бывает.
Я выразительно посмотрел на Пузеева, а тот лишь развел руки, показывая «чего, мол, удивляться». И действительно. У меня на заводе был сухой закон, за один лишь запах можно было нажить гору проблем с мастером, и потому у нас никто на рабочем месте не употреблял и через вахту в пьяном виде не проходил. Но вот кто поручиться за тех же самых работников, что они по вечерам не колдырят? Можно смело тыкать в мужиков через одного и обязательно угадаешь, что те очень хорошо относятся к бутылочке казенной.
— Валентин, — обратился я, — скажи, а ты поручишься за него?
— Василь Иваныч, я вам обещаю, что с ним проблем не будет. Он правила знает, я ему много о чем рассказывали и потому он на все согласный.
— Ну, ладно, уговорили. Только чур, Валентин, если что, то с тебя тоже будет спрос. Договорились?
— Конечно, Василь Иваныч, он не подведет. Вот увидите.
— И если его уволят за косяки, то никаких обид. Сам понимаешь…
— Никаких обид, — горячо подтвердил Пузеев, а его друг жарко закивал.
— Хорошо. Теперь идите в отдел кадров, скажите, что я попросил.
Мужчина расцвел, разулыбался. Попятился назад к двери с благодарными и суетливыми поклонами. Даже перекрестился. Но Валентин, хитрый тип, с места так и не сдвинулся. Я посмотрел на него удивленно, а он, прищурившись, попросил:
— Вы б записочку им написали, Василь Иваныч. А то ведь не поверят.
— Действительно, чегой-то
Мужчина еще раз прочистил горло кашлем в кепку и ответил:
— Максим Чокопаев.
И я в повелительном тоне вписал имя кандидата в записку. И только когда пробежался глазами по уже написанному, понял, что что-то тут не так.
— Подожди, — нахмурил я брови. — Еще раз — как тебя зовут?
— Максимченко Павел, — ответил он медленно, едва ли не разделяя по слогам.
Блин, вот же заскок разума. Услышал совсем не то, что было произнесено. Я даже хихикнул невпопад, чем вызвал удивление моих гостей. Записку я, конечно же, порвал и написал новую, отдал ее Валентину. И только после этого они с благодарностью ушли. А после того как Мишка приехал из своей длительной поездки, я рассказал ему о моей слуховой галлюцинации и мы вместе посмеялись. И Максимченко Павел у нас получил прозвище «Орион Чокопай» Или просто «Орион». И как ни странно, это прозвище неведомым образом просочилось на предприятие и там намертво закрепилось за бедным парнем.
Новгород сильно отличается от Петербурга. Чувствуется провинциальность. Много деревянных домов, много скотины на улице. Чем-то напоминает Кострому, только населения раза в два поменьше. Так же как и в Костроме здесь много церквей и множество не мощеных дорог. Во время дождей здесь наверняка грязищи по колено. Но, не смотря на свой налет провинциальности, мне здесь понравилось, а особенно воздух. Вроде бы какие-то сто верст от столицы, а здесь уже не было сырости, не пахло морем и ветра были не такие доставучие. Хорошо здесь летом, кругом зелень и небо ясное-ясное. Солнышко так и греет спину, ласкает лучами затылок.
Наш литейный заводик находился на самой окраине города, можно было сказать, что даже за его пределами. Небольшое здание с несколькими печами и паровыми прессами для ковки. Несколько десятков работников трудились на предприятии, зарабатывали на хлеб насущный. Сам заводик ничем особенным на фоне остальных таких же не выделялся, испытывал те же проблемы что и все. Как и у всех у него были проблемы с реализацией продукции. Здесь ковали лопаты, топоры, косы, вилы, лили плуги, болты, гайки, тянули толстую проволоку, в общем, делали все, что не требовало особого труда в изготовлении. И потому было понятно, почему все это с трудом находило своего покупателя. Всем этим перечисленным товаром были завалены все лавки. Здесь же, выплавлялись детали для Мишкиных врезных замков, здесь же они и собирались. После того, как нам стало катастрофически не хватать места на основной площадке, сборку замков было решено перенести в Новгород. Недалеко от литейного заводика, в купленном частном домике их женщины и собирали.
В Новгород я приехал не один, привез с собой одного химика и одного инженера-электрика. Директор завода радостно встретил нас на вокзале и отвез в дом, что снял заранее. Он едва ли не сиял от счастья, ожидая больших перемен на вверенном ему предприятии. И надо полагать, справедливо ожидал.
— Ну-с, Григорий Андреевич, на завод мы с вами сейчас успеем съездить или нет? — спросил я директора, едва мы закинули вещи в дом.
— Успеем, Василий Иванович, — живо ответил директор — слегка полноватый мужчина чуть старше меня. — Но возвращаться придется потемну.