Двое из будущего. 1904-...
Шрифт:
— Смотрите, Василь Иваныч, плывет кто-то! — воскликнул Данил, показывая пальцем на пенящийся берег. Я перевел камеру и точно — человек неуверенно греб к земле. Он был совсем близко. Взмахивал руками, едва держась на волне, и с каждой секундой приближался к нам. Наконец совсем скоро он ощутил под собою твердую почву и, выбравшись на берег, обессилено упал. Это был японец и, скорее всего, если судить по мундиру, офицер.
— Еще один, Василь Иваныч, — снова крикнул Данил и показал пальцем в сторону. Там, в
А тот офицер, который уже выбрался на землю и лежал обессиленный, от крика Данила вдруг встрепенулся, поднялся на колени и, что-то злобно затараторив, принялся расстегивать что-то у себя на животе. Но замерзшие пальцы не слушались хозяина, и японец все никак не мог совладать с неведомой застежкой. Отчего еще больше ругался, злился и бросал на нас бешенные взгляды. Отсюда мы не могли разглядеть, что же он там расстегивает.
— Да он же пьяный, сука! — понял вдруг Петро, что стоял рядом со мною.
А я все снимал и снимал. Этот японец целиком захватил объектив и поглотил мое внимание. Я припал к глазу камеры и сохранял для истории этого неизвестного офицера.
— А что он там делает, Василь Иваныч?
— Черт его знает, — ответил я, не отрываясь от камеры, — не видно. Может харакири хочет сделать?
— Чего хочет сделать?
— Живот себе распороть. Совершить ритуальное самоубийство.
— Зачем это ему? — удивились мои парни.
— Чтобы в позоре не жить, — пояснил я. — Таковы японские понятия о чести.
— А-а-а, — протянули парни и уже по-новому взглянули на копошащегося офицера. Казалось им даже стало жалко этого человека.
— Данька, — вдруг обратился Петро к своему другу, — ты бы его оттащил от воды подальше. Пьяный же, скотина, ни черта же не чувствует. Заболеет еще, да помрет. Да и ножик у него отбери, не стоит до греха доводить.
И Данил послушно кивнув, двинулся к щуплому японцу. И, наверное, огромный, бандитского вида Данил, с легкостью бы отобрал у копошащегося человека его холодное оружие, да только это человек все-таки совладал с невидимой нам застежкой, что-то вытащил и, громко выругавшись на своем языке, протянул в нашу сторону руку и… выстрелил.
Пуля просвистела где-то в стороне от нас. Петро и Данил среагировали мгновенно — упали на землю и откатились в разные стороны, ища укрытия за камнями. А вот я не сообразил. Какое-то наваждение на меня напало. Через объектив реальность чувствовалась чуть-чуть по-другому и на какую-то секунду я словно бы выпал в другой мир. А картинка в мозгу сложилась так, как будто бы я сейчас смотрел телевизор. Потому и остался сидеть за камерой и в некой эмоциональной прострации продолжал наводить объектив на японского офицера.
Прозвучал второй выстрел, за ним третий. Еще одна пуля пролетела где-то
И я упал на гальку и, как учили в армии, отполз в сторону, туда, где лежали невысокие камни.
Японец выстрелил еще раз, целя в меня, и промахнулся.
У меня был пистолет, и я имел обыкновение всегда таскать его с собою. Но, как это обычно и бывает, только не в этот раз. Именно в эту ночь я по какой-то причине оставил висеть кожаную кобуру на спинке кровати. Поленился надевать и сейчас, хлопая себя по пустому боку, проклинал свое родное «авось».
У японца, похоже, был безотказный револьвер. Он, сделав еще пару выстрелов, и вхолостую щелкнув курком по стрелянному капсюлю, совершившему круг, вдруг отбросил оружие в сторону и поднялся на ноги. Схватил попавшийся под руки булыжник и с пьяным воплем кинулся на нас. Да только не смог сделать и десятка шагов, как оказался свален могучим ударом в челюсть. Это Данил постарался, поняв, что противника можно не опасаться, кинулся ему наперерез. И ударил щуплого офицера в скулу, да так, что тот мгновенно ушел в бессознательное состояние.
Я поднялся из-за камней. Данил нависал горой над обездвиженным телом, потирал ушибленный кулак и всматривался в бледное лицо лежащего. Гадал, надо ли нервному японцу добавить.
— Убил? — спросил я его.
— Нет, вроде дышит, холера.
Я подошел. Это был совсем молоденький и щуплый офицер. Из низших чинов, в японском флоте почти такое же бесправное существо, как и простой матрос. Лицо вытянутое, бледное, волосы коротким черным ежиком. На подбородке у него быстро наливалась огромная шишка.
— У тебя же пистолет есть, почему не стрелял? — спросил я Данила. Тот пожал плечами:
— Да как-то все быстро произошло, не успел достать. А потом он весь барабан отстрелял. Ну а когда он на вас с камнем побежал, я уж не думал. Вскочил и как вмазал ему. Честно, думал, что убил. Но нет, живуч оказался, японский гаденыш, — он носком сапога толкнул тело. А потом вдруг вспомнил: — Постойте, Василь Иваныч, а у вас же у самого есть пистолет. Вы-то почему не стреляли?
Я отмахнулся — не говорить же правду. А потом сказал:
— Ладно, вяжите ему руки, да домой к нам тащите. Завтра флотским отдадим. И поаккуратнее вы там с ним, не ровен час помрет от вашего усердия. А он, как-никак первый пленный у нас получается.
И мои парни аккуратно упаковали этого субчика. Перевернули на живот, заложили руки за спину и его же ремнем, выдернутым из брюк, скрутили. А потом Данил, слегка поднатужившись, взвалил бесчувственное тело на плечо и без особых усилий понес в тепло, туда, где свеженький военнопленный не мог окочуриться от холода.