Двое на одном велосипеде
Шрифт:
— Я сказала: нельзя! — ответила тётя Лера, и машина помчалась к воротам посёлка.
Дед Демьян стал закрывать на увесистый замок дверь гаража, покряхтел и бросил Саньке:
— Мы-то добрые и не отказываем, когда нужно, а они, твои студенты, не так-то деликатны с нами… Трудно им было поработать у нас? Инструмент и материал даровые, и я бы хорошо заплатил, а ведь не пожелали…
— Ты к чему это? — сразу полез в бутылку Санька. — «Москвича» пожалел, что ли?
— Ничего я не пожалел, паршивец! Коли
— Не думал же я, дед, что ты такой! — оборвал его Санька, ударом ноги откинул калитку, шагнул на участок и уже из-за забора крикнул: — Тебе бы свалиться со свинарника, и сломать ногу, и кричать о помощи… Понял бы кое-что! Да ты не свалишься, ты осторожный, разумный, не ходишь по краешку!..
Вася пошёл за Санькой.
Он уже сидел с Мариной возле куста крыжовника и неразборчиво, сбивчиво и быстро говорил, резко жестикулируя. Что он говорил, Вася понять не мог.
Он остановился в нескольких шагах от них, не решаясь подойти, до того Санька был разгневан. Вася расслышал только несколько обрывков фраз: «Ненавижу таких… Я бы!… А ещё люди… И ты хороша: не можешь открыть ей глаза на деда!» — «Я открыла, мама всё понимает…» — «Всё да не всё! Взяла бы меня в машину, если бы всё понимала!»
Так и не подойдя к ним, Вася спросил издали, и голос его прозвучал просительно и жалобно:
— А мне можно к вам?
Санька вскочил с земли.
— Чего же нет, иди сюда! — Быстрые карие Санькины глаза обежали участок. — Знаешь, что мы будем делать сейчас? Дед будет ругаться — и пусть. То, что ему плохо, нам с тобой хорошо… Мы будем плавить свинец! Осточертел мне дед вот так! — Санька резко провёл ребром ладони по горлу и побежал в свой полуигрушечный, полунастоящий домик, вынес из него кусок толстого тусклого кабеля и тупым топором принялся рубить его, отбрасывая сверкающие на срезах куски. — Собирай, Васька, топливо!
Вася стал ползать возле козел, собирать в кучку щепки и сухие еловые шишки.
Он очень любил плавить свинец и не раз с Санькой и папой (и папа, оказывается, любил это в детстве) отливал из него разные вещи — пистолет, нож, кортик, рыбку… Но у Саньки выходили эти вещи неизмеримо лучше, чем у Васи с папой: точней оттискивал форму в сырой глине и аккуратней заливал в эту форму расплавленный свинец, поэтому и отливки получались аккуратней и чище. Года два назад подарил он Васе свинцовый якорь — честь по чести, с лапами, штоком и ушком для цепи, тяжёленький и гладкий; до сих пор хранит его Вася: висит он на цепочке на стене возле его подушки…
Вася подносил щепки и шишки к их плавильной кирпичной
Пока вода медленно впитывалась в трещины и глина разбухала, Санька затолкал в печку принесённое Васей топливо, побрызгал предварительно керосином из бутылки, поджёг, поставил сверху обгоревшую кастрюлю с длинной ручкой, набросал в неё куски свинца и надоевшие ему отливки: сидящую птицу, черепаху, щуку с открытой пастью и большого лебедя с высокой, плавно изогнутой шеей.
Васе стало жаль этого лебедя — сейчас он потеряет форму, растает и превратится в подёрнутую желтоватой плёнкой тяжёлую свинцовую жидкость.
— Сань, оставь лебедя, — попросил Вася.
— Зачем он тебе? Сделаем что-нибудь похлеще!
Вася не стал больше просить.
— Ещё неси топливо, чего сидишь! — прикрикнул Санька, и Вася снова принялся рыскать по участку и ельнику.
Марина по-прежнему сидела возле куста крыжовника и, как показалось Васе, тихонько плакала. Хотя и делала вид, что читает. Она то и дело подносила к глазам руку — наверно, снимала слезинки. Так однажды, обидевшись за что-то на папу, плакала его мама, плакала затаённо, беззвучно и в отдалении — на краю участка, — чтобы никто не догадался. Но Вася увидел, и не столько увидел, сколько почувствовал, и, помимо его желания, на глаза стали наворачиваться слёзы. Ох как зол он был тогда на папу!
Почему же плакала Марина? Обиделась? На что? Ведь её мама сразу же поехала на стройку. Наверно, Санька говорил и ещё что-то обидное о тёте Лере.
Через несколько минут перед печкой неожиданно выросла высокая сутулая фигура деда Кхе, вынырнувшего из-за ёлочек.
— Вы опять за своё? Долго ли в такое жаркое лето вспыхнуть пожару? — Он снял старую соломенную шляпу без ленты, выразительно кхекнул, вытер вспотевший лоб и угрюмо покачал головой. — Вам забава, а какая может быть беда, одной искорки достаточно…
— Погасим, — бросил Санька.
Дед хотел что-то возразить, но вдруг ойкнул, сморщился и шлёпнул себя по голове.
Вася удивлённо уставился на него.
— Пчела, — дед Кхе перекосился от боли.
— Надо вытащить жало, — сказал Санька, — а то может раздуть. Давайте вытащу…
— Ничего, не раздует, — слегка даже обиделся дед Кхе и нахлобучил на голову шляпу. — А вы вправду занялись бы делом, мостики бы починили на дороге, толк был бы…