Шрифт:
Глава 1. Полосатый мученик
Мог
Пассажиры штурмом брали у автостанции большой синий автобус, и Васин папа помогал влезть в него Петру Петровичу — Андрюшкиному отцу: подталкивал на ступеньку, подавал чемоданы. Васина мама стояла возле автобуса и печально улыбалась уезжавшим. А Вася тем временем сквозь шум и гам перекрикивался с Андрюшкой через толстое, пыльное, в грязных разводах окно.
— Пиши! — Андрюшка пальцем нарисовал на стекле огромный вопросительный знак: расслышал ли его Вася?
— Понял! А ты — мне. И приезжай к нам!
— Идёт! Пока!.. — Андрюшка насупил выгоревшие брови, и узкое, худенькое лицо его дёрнулось и сморщилось на мгновение.
Автобус сердито фыркнул, рванулся вперёд, и камешки из-под его широких задних колёс ударили Васю по ногам. В лицо с силой пахнул жаркий и вонючий дымок из выхлопной трубы. Из окна высунулась и замахала тонкая, забинтованная ниже локтя Андрюшкина рука, чем-то очень похожая на крыло чайки…
И здесь вот Васино сердце не выдержало — больно ёкнуло и рванулось вслед за автобусом. И отчаянно заколотилось. Вася с папой и мамой замахали в ответ, глядя, как автобус медленно свернул на прямую, раскалённую солнцем автостраду и без раздумья, с рёвом и бешеной, всё возрастающей скоростью помчался к Феодосии, где Андрюшку с отцом, наверно, уже поджидал московский поезд…
Вася поплёлся за родителями по июльскому зною назад, в густой зелёный парк, где среди пахучих южных цветов, зарослей тамариска, среди шелковиц и кипарисов прятались корпуса дома отдыха, где за металлической решёткой ограды синело Чёрное море и с праздничной музыкой ходили белые теплоходы с курортниками, где громадной зубчатой вулканической глыбой темнел древний Кара-Даг, где, в общем-то, Васе было совсем неплохо.
Было. Вот именно — было. Ещё сегодня утром.
Вася шёл и оглядывался.
Скоро автобус исчез. И сразу же с материка подул ветер. Будто получил чей-то приказ. Был этот ветер сильный, порывистый, какой-то оголтелый.
Ага, совершенно ясно, почему он подул. Потому что уехал Андрюшка!
Ведь папа не раз говорил, что природа не терпит пустот и сразу же чем-то заполняет их. Так вот ветер и рванулся и устремился сейчас в эту неожиданную пустоту, образовавшуюся после отъезда Андрюшки. Вася знал со слов старожилов, что этот ветер, дующий с материка, — плохой ветер. Он безжалостно отгоняет от берега тёплую воду, и на смену ей приходит ледяная вода, в приморском посёлке сразу становится неуютно, и на зубах отвратительно поскрипывает песок и пыль. Как вот сейчас.
И на душе у Васи было пусто, и он ничем не мог заполнить эту пустоту.
К утру вода в море и правда стала холоднющая — пятнадцать градусов. И всё-таки мама полезла в неё, несколько раз взвизгнула для приличия и немножко поплавала. Менее решительные курортники с удивлением и завистью смотрели на неё с пляжа. Когда мама вылезла, тело
Папа, тоже измотанный нервной работой, потихоньку поправлялся и почти не глотал здесь никаких лекарств — зелёных и жёлтых шариков от повышенного давления. Дочерна загорелый, в белой резиновой шапочке и плавках, он сидел на гальке, поглядывал сквозь очки на безлюдное море и набирался храбрости. Потом вдруг встал и тоже кинулся в воду.
Ну это только для того, чтобы мама не слишком задавалась. Родители хоть и давно взрослые, а иногда бывают смешней малых ребят.
Папа нырнул, тут же выскочил, поплыл к берегу и поманил рукой сына:
— Васька, давай сюда! Обжигает! Хорошо!
Вася отвернулся от моря.
Купаться не хотелось. Он даже матраца для плавания не захватил на этот раз. Море наскучило ему. Море, в котором ещё вчера утром они с Андрюшкой бесстрашно ныряли за крабиками, хватали их за панцирь, как полоумные орали от радости и счастья и, стремительно работая руками, плавали на туго надутом цветастом матраце к дальнему бую.
Вася не боялся холодной воды. Он не любил плавать просто так. Были бы в море игра, занятие, цель и был бы кто-нибудь рядом. Ну, не папа с мамой. Они всегда с ним. Они в этом смысле не в счёт. Был бы кто-нибудь другой…
Вася неподвижно сидел на гальке в шортах и синей полосатой тельняшке. Худые руки и ноги его были в царапинах, ссадинах, ожогах, в пятнах йода и зеленки: с Андрюшкой было весело и некогда было остерегаться ссадин и ушибов.
Завтракал Вася как неживой, вяло ковыряя вилкой пюре, кое-как жевал и проглатывал. Как это неинтересно и скучно — есть. Зато Вася очень любил — и здесь его не надо было уговаривать — бегать, прыгать, играть в войну, рисовать и что-нибудь строить… И так весь день, с утра до вечера, и даже немножко ночью — во сне. И ещё он ужасно любил дружить. Чтобы кто-то обязательно был рядом. Чтобы делиться с ним всеми тайнами, пулькой в тире, туго надутым матрацем на высокой волне и половинкой печенья в походе…
В этот день папа буквально тащил его за руку на обед.
Садясь за стол и кривя нос от наплывающих из кухни запахов, Вася спросил:
— А когда мы поедем домой?
— Когда кончится срок, — ответила мама, намазывая маслом хлеб, — она проголодалась, храбро плавая в холодной воде. — Неужели тебя уже тянет домой? Когда ещё приедем на море!..
— Тянет, — сказал Вася. — Мне уже надоело здесь.
— Ой-ёй-ёй! — Мама в деланном испуге схватилась за виски. — И давно это?
— Со вчерашнего дня, — ответил папа. — Верно, Вася?
Вася молчал.
— Тебе бы ещё подружиться с кем-нибудь, сынок, — папа вздохнул, — по-моему, Ира тоже скучает и посматривает на тебя, а ты будто не замечаешь её. Нельзя так. Одноклассница ведь. Да и кроме неё здесь много хороших ребят…
Вася пожал плечами, и не столько потому, что сомневался в этом, сколько оттого, что давно знал: чем больше народу вокруг, тем трудней кого-то отыскать и выделить. Да и вообще друзья не валяются под ногами, как галька на пляже. Они как редкие камешки. Мама который уж год ищет здесь прозрачные халцедоны, агаты, сердолики с красивым рисунком… А много она нашла их?