Шрифт:
ОНА — ЭТО ВЕТЕР С МОРЯ
Городок, где жила Маринка, раскинулся на берегу широкого залива — Чаячьей губы. Ее прозвали так потому, что когда-то сюда прилетали тысячи и тысячи птиц, шумели, выводили птенцов, потом здесь возник городок, птицы улетели в другие места, и теперь только одинокие чайки со сварливыми криками носились над водой. Эта губа через узкий пролив соединялась сБаренцевым морем, бескрайним, темно-серым, переходящим, как говорил отец, в огромный Ледовитый океан, и где-то там, далеко-далеко отсюда, в туманах и льдах, темнели
С моря часто дули свирепые полярные ветры, вздували в губе пенистые волны и раскачивали узкие, как нож, серые суда — подводные лодки. Из трех человек, населявших этот городок, двое обязательно были моряками, и, наверно, поэтому городок назывался Матросском.
Маринка родилась в нем и была моряцкой дочкой. Она давно привыкла к ветрам, которые с хрустом давили на стекла их квартиры, к налетавшим с моря вихрям снега — тогда бурые сопки, окружавшие город, мгновенно застилало белой завесой и под ботинками даже в июне похрустывал снег.
Отец часто спрашивал у нее:
— Ну как, северянка, не скучаешь по югу? Маринка вздыхала и признавалась:
— Скучаю.
И каждое лето, как и большинство ребят Матросска, ее увозили на юг скорые поезда. Кто постарше, ехал в пионерские лагеря, а Маринка с мамой — к бабушке, в калужскую деревушку Снегирево. Здесь она впервые увидела на поле рожь: тянула к себе тонкие упругие стебли, теребила усатые колоски, и на ладонь высыпались продолговатые твердые зерна.
А глянешь на рожь издали — ну прямо волны на Чаячьей губе, только там они студеные, мокрые и серые, а тут теплые и золотистые.
А какая здесь была трава — с головой накроет! Березки тут не стлались по камням, а стояли высокие, крепкие, и на них даже можно было взобраться. А кто знал, что в реке можно купаться! Бросишься с берега в воду — и совсем не холодно.
— Нравится тебе тут? — спрашивала мама.
Маринка моргала, уплетая за обе щеки хлеб и запивая густым парным молоком из глиняного горлача.
Но проходила неделя, вторая, наступала третья, и Маринке становилось не по себе в этой уютной бабушкиной деревеньке, и все чаще снился ей военный городок за Полярным кругом, где она родилась, городок на камнях, где нет ни одного деревца выше нее, и все они — березки да ивы — какие-то крученые-перекрученые, жесткие, узловатые, и зубчатые листики у них не больше копейки. Ей снились сумрачные сопки с маячными огоньками на вершинах и волны в губе. Ах, какая ледяная там вода даже летом: сунешь в воду палец и тут же выдернешь — холодно!
А на пятую неделю Маринку уже тянуло в свой горо док, и она с утра говорила об этом маме, но мама равнодушно пожимала плечами:
— Не торопись, успеешь.
И Маринка ждала и не могла дождаться, когда застучит колесами скорый поезд, унося ее на Север. Здесь, в деревеньке, все было временным и не своим, а вот там, в Матросске, была своя, постоянная, настоящая жизнь.
Она приезжала в городок на камнях, и все становилось на свои места. Вверху с жарким воющим свистом проносились реактивные истребители — рядом был аэродром. Иногда со стрекозиным стрекотом медленно пролетали смешные зеленые вертолеты и опускались куда-то за губу, за плоскую рыжую, сопку. С причалов доносились пронзительные свистки военных судов, стук моторов и гудки подъемного крана; он, по словам соседского мальчишки Женьки, грузил на подводные лодки торпеды.
Все было в этом городке на своем месте.
Как-то раз Маринка копалась возле дома в песке и услыхала, как одна девочка с портфелем сказала другой:
— Это нашей Лидии Алексеевны дочка.
— А ты откуда знаешь?
— Она в этом доме живет. И глянь на глаза девчонки — точь-в-точь.
Маринка улыбнулась. Это очень хорошо, что она похожа на маму. Наверно, ученицы ее. Разглядели! Соседка по квартире, тетя Маша, тоже говорила, что Маринка — вылитая мама. А когда как-то вечером мама показала соседке свои фотографии, где она была снята ребенком, тетя Маша рассмеялась. Она перевела взгляд с карточки на Маринку и обратно и покачала головой:
— Ну как две капли…
Одно только беспокоило Маринку, будет ли она такая, как мама, когда вырастет большой? Вряд ли… Мама удивительная! Она взлетала на третий этаж и сбегала вниз так быстро, что Маринке казалось, что она, как Женька, съезжает на перилах. Однажды, чтобы проверить, так ли это, Маринка приоткрыла дверь и глянула на лестницу: нет, «лама сбегала по ступенькам. Все, что она делала, она делала легко И быстро, с каким-то веселым удовольствием. Вернувшись из школы, она целыми днями сновала по комнате: готовила обед, стирала, штопала, ставила в тетрадках красным карандашом пятерки и двойки…
И всегда все успевала. Иногда она уходила с Маринкой в Дом офицера. По узкой, полутемной лесенке они пускались в плавательный бассейн. В нем даже зимой <ч.1ла теплая вода. Мама переодевалась в кабине и выходила инеем не похожая на себя: в резиновой шапочке и синем купальнике.
Во всем гарнизоне только три женщины занимались в секции плавания, а мужчин — человек пятьдесят, по-тому-то времени женщинам отводили маловато.
Мама вскакивала на тумбу и, выбросив вперед руки, пыряла. Маринка следила, как в прозрачной воде двигаются го моги и руки, смуглые и сильные; как мама, разрезая синей шапочкой воду, мчится вперед и маленькие волны плещутся о стенки бассейна. Потом мама вылезала из воды, упруго подпрыгивала на холодном цементном полу, и с ее локтей, ушей и носа капало, а по плечам и крепким круглым рукам текли ручейки, и все тело мгновенно покрывалось Зябкими пупырышками.
Она хлопала себя по бокам, кричала что-то подругам — Негромкий голос ее гремел под низкими сводами бассейна — И снова бросалась в воду.
Но это еще не все, что умела делать мама.
Когда перед Первым мая в Доме офицеров был объявлен конкурс на лучший пирог, мама испекла такой, что сам Контр-адмирал, входивший в жюри конкурса, пробуя пирог, смачно причмокивал языком, и жюри единогласно присудило маме первый приз. С тех пор в шкафу у них висит на Металлических плечиках призовое платье, темно-синее, блестящее, со сборками.
Но больше всего мама любила ходить в ярко-сером С голубой искрой костюме. Подстригалась она коротко, и, Когда ходила, густые белокурые волосы ее так и кипели на ветру. Она взбегала на третий этаж и, не переведя дыхания, могла тут же со смехом рассказать тете Маше, как капитан второго ранга Андреев гнался по улице Матросска за козой, решившей полакомиться листвой высаженных у тротуаров полярных березок. И глаза у мамы блестели, отражая солнце, небо и море.
Однажды Маринка подслушала, как отец сказал маме: