Депеша

Валька сидел на корточках, из горсти сыпал на землю желтоватое просо, а вокруг него тукали крепкими носами голуби. Некоторые птицы вели себя не очень вежливо — толкались, подпрыгивали, взмахивали крыльями. Валька шикал на них. Они отлетали в сторону, забывали обиды и, торопливо переступая розовыми лапками, опять подбегали к его руке и жадно клевали зерна.

Когда все просо тонкой струйкой вытекало из руки, Валька лез в карман пиджака за новой горстью. Это было его любимое занятие. В хорошую погоду он всегда кормил своих птиц не в тесной голубятне, а тут, прямо на дворе, перед сараем. Где-то за

трубами хлебозавода садилось в пепельные тучи солнце, в прозрачном воздухе проносились стрижи, вокруг ворковали и тукали носами голуби, и на душе у Вальки было покойно и хорошо.

Но не столько ему нравились погожие вечера и закатное солнце, сколько завистливые взгляды соседских мальчишек, которые рассматривали птиц, вздыхая и перешептываясь.

Голубей Валька держал с восьми лет, с тех пор как отец, шофер грузовой машины, привез ему с рынка за пазухой пару монахов — белых, с черными головками птиц. А сейчас у него пятьдесят семь голубей, и из них куплено не больше десятка. Остальные вывелись в его голубятне или были чужими, сманенными его же стаей. Вот они ходят перед ним, эти прижившиеся и с охотой принявшие новое подданство голуби — желтый Митька, сиреневый, с золотистым отливом Звонарь, красная мохноногая голубка Зорька… Одних чужаков Валька держал у себя, и его голубятня становилась для них второй родиной; других, когда перед получкой отца кончались деньги, он продавал на рынке или их старым владельцам.

Однажды к Вальке домой прибежал мокрый от пота толстяк лет сорока, в чесучовом костюме, и стал упрашивать продать недавно пойманного Валькой голубя. Мальчишка в это время обедал. Пока толстяк волновался и вытирал платком шею и лоб, Валька неторопливо доедал второе. Выпив компот и расколов зубами косточки абрикосов, он молча поднялся с места и повел возбужденного голубятника к сараю.

Пойманный чужак держался в сторонке, на крайней жердочке, подозрительно присматриваясь к птицам, с которыми еще не успел как следует познакомиться. Какой это был голубь! Нежно-кофейный, с мягкими переходами в палевые тона, с красиво поставленной головкой на стройной шее, он весь светился в теплых лучах, падавших из оконца, и, казалось, сам излучал неяркий, но удивительно приятный свет.

Толстяк не требовал вернуть голубя даром, потому что хорошо знал закон голубятников: вошла твоя птица в чужую голубятню — прощайся с ней. Однако толстяк хотел заполучить своего беглеца подешевле. Он расплывался перед Валькой в улыбке, щедро подсыпал из кармана его голубям коноплю, шумно хватался за голову, восхищаясь редким подбором его голубей. Но лицо Вальки даже не дрогнуло в улыбке.

— Сынок, — сказал толстяк, — эта голубка мне дорога как память — друг подарил…

— Плохая, если садится куда не следует.

— Боже мой, твоя стая не то что одинокого голубя, но и орла сманит!

Но Валька и на этот раз не улыбнулся.

— Сколько дашь? — холодно спросил он.

— Полста. — И, желая показать, что он не собирается надувать, толстяк тут же стал вытаскивать бумажник.

Валька отлично разбирался в ценах на голубей.

— Не пойдет, — сказал он, — это венская порода.

— Но ведь ты с воздуха поймал его. С воздуха…

— Лови моих — твоими будут, — невозмутимо сказал Валька. — Не запрещаю. Плати

полторы и забирай своего заблуденыша, пока он не получил от меня постоянную прописку.

— Боже мой, это грабеж среди бела дня! — закричал толстяк, и его щеки запрыгали, как холодец.

— Беру по таксе, — сдержанно сказал Валька.

Ругаясь, толстяк протянул сто пятьдесят рублей и спрятал за пазуху кофейную голубку…

А в другой раз к Вальке прибежал его школьный приятель Сенька Суздальцев за своей чайкой. Хорошо зная Валькин характер, он не стал просить отдать ему свою чайку, а протянул две десятки. Валька спрятал деньги в карман.

— Вот ключи, иди бери, — сказал он. Валька доверял приятелю, который сидел через парту от него.

Многие голубятники распродавали своих птиц на рынке, ломали голубятни, потому что рядом с ними жил такой опасный сосед, как Валька, от которого нельзя было ждать пощады.

И вот сейчас Валька сидел на корточках, окруженный голубями, и сыпал им зерно, делая вид, что не замечает рядом стоящих мальчишек. Голуби смешно прыгали, чистили клювами перья, распускали веерами хвосты и благодушно ворковали. Валька выпрямился, закурил папироску и посмотрел на небо.

На фоне темно-пепельных туч летел белый голубь. Летел он медленно и неровно, едва махая крыльями, то проваливаясь, то выпрямляясь. Судя по направлению, голубь принадлежал Вовке Семыкину. Вовка жил на улице Фрунзе, держал много голубей и был единственным стоящим соперником Вальки.

— Ну, Вовка, прощайся с белокрылым, — тихо сказал Валька, взмахнул руками и пронзительно свистнул.

Вся его огромная стая с хлопаньем и шумом поднялась в небо и взвилась навстречу одинокому почтовому голубю. Началась охота. Лицо у Вальки по-прежнему оставалось спокойным, даже равнодушным, и только узкие губы были сжаты плотней, чем всегда, да на виске, упруго билась голубая жилка.

Его стая дала один круг, и на мгновение одинокий голубь смешался с нею. Но Валька не спешил радоваться. Стая забрала влево, а голубь неуклонно и точно, как по расписанию, шел своим курсом — к Вовкиной голубятне.

— У-у-у-у, дьявол! — выругался Валька, ударил каблуком в сарай и вложил три пальца в рот.

Стая зашла с другой стороны, и голубь опять потерялся в ней.

Вальке все трудней было сохранять спокойствие: прицепится ли, прилипнет ли на этот раз голубь к его стае или снова, равнодушный и твердый, он навылет пройдет стаю и благополучно опустится на свою голубятню? Вальке хотелось, Вальке очень хотелось выйти победителем из этого поединка — сколько глаз наблюдает за ним!

Стая повернула назад — и в том месте, где только что находился белый голубь, было пустое небо.

Через несколько минут Валька вынес из голубятни чужака. Был он очень худ, изможден, взъерошен, то и дело закрывал от усталости веки и открывал клюв. Валька чувствовал, как в ладонь ему колотится маленькое голубиное сердце.

— Далеко же ты, видно, летел, — сказал Валька.

Он всегда разговаривал с голубями и был уверен, что они понимают его. Он подул на белую, пышную, гордой посадки шею, провел пальцем по головке:

— Ну что, попался? Устал шибко? Силенок не хватило дотянуть? А ведь уже близко был… А еще называется — почтовый… Эх, ты!