Двое (рассказы, эссе, интервью)
Шрифт:
2000 год
Татьяна Никитична Толстая
Клеем и ножницами
"Когда человек умирает,
Изменяются его портреты..."
Анна Ахматова
Когда умирает писатель, остается Слово. Слово, сказанное им,- оно имеет свою судьбу; и часто, если не всегда, слово, сказанное о нем. Люди, знавшие писателя,- его современники, прожившие бок о бок с ним в течение десятилетий и видевшие его мельком, доброжелательные и осуждающие, проницательные и поверхностные, педанты и путаники,- оставляют нам ворох пестрых воспоминаний, серию портретов, причудливо складывающихся в некий многоликий живой портрет. Мемуарист часто - художник не по призванию, а по необходимости. Он не обязан быть талантливым. Зато добросовестным он быть обязан.
...Вот мемуарист отложил кисть. Портрет окончен. Какой он? На одном портрете - человек живой, цветной, говорящий - сейчас сойдет с полотна. На другом он изображен в кубистической манере: глаз квадратный, нос отъехал, лица не разобрать. Третьему отказала память, и на портрете туманное пятно. Но нравятся нам или не нравятся те или иные мемуары - у всех у них есть автор. А у автора есть авторские права. Ну, а как назвать нарушение этих прав, порчу или заимствование чужого текста, выдавание чужого за свое?.. Что, если взять более десяти портретов, разрезать их на мелкие кусочки и склеивать: нос оттуда, глаз отсюда? И написать:
"Все это служило материалом данной книги, в которой автор
попытался воссоздать на основе всех этих многочисленных
свидетельств свое представление о реальном, живом Алексее
Толстом"?
Книга эта называется:
"Судьба художника. Жизнь, личность, творчество Алексея
Николаевича Толстого".
Подзаголовок свидетельствует, что перед нами - научная монография. Автор - В.Петелин. Издана в 1982 году.
Давайте сразу определим позиции. Если исследователь вошел в возраст зрелости уже после того, как писателя не стало, то, воссоздавая облик писателя, стиль его жизни, окружение и т.д., исследователь обращается к свидетельствам очевидцев. Ничего зазорного тут нет. При одном только условии: читателю следует дать ясное представление, откуда что взято. В.Петелин этого не делает, видимо, полагая, что если источников много, то неоговоренных заимствований не заметят.
Заметили.
Раскроем книгу и посмотрим, что получилось.
Первое из этих многочисленных свидетельств, склеенных вместе по методу гоголевской Агафьи Тихоновны,- воспоминания Софьи Исааковны Дымшиц, второй жены Алексея Николаевича Толстого. В.Петелин и начинает свой труд с их пересказа - близко к тексту. Он, правда, не считает нужным отметить, кого он пересказывает. Текст начинается со стр.7, идет речь об А.Толстом и какой-то Соне (кто такая?). Лишь на стр.32 внимательный читатель найдет разгадку. Но о том, что именно "Соне" читатель обязан рассказом о жизни Толстого в 1911-1914 годах, он ни за что не догадается. Если, конечно, не возьмет в руки сборник "Воспоминания об А.Н.Толстом" (М.: Советский писатель, 1973).
Итак, Соня рассказывает, а В.Петелин играет в испорченный телефон.
С.Дымшиц
"Евфимия Павловна Носова была сестрой миллионера Рябушинского... любила
пококетничать тем, что предки ее выбились в купцы-миллионеры из
крестьян. Салон ее был известен тем, что "мирискусники" Сомов,
Добужинский и другие расписывали в нем стены и потолки. И все же в этих
стенах и под этими потолками не было радостной атмосферы искусства, а
царила безвкусная купеческая "роскошь"" (стр.84).
B.Петелин
"Евфимия Павловна Носова, сестра Рябушинского, любила иной раз
упомянуть, что предки ее вышли из крестьян. А теперь стены и потолки ее
дома расписывали Добужинский и Сомов. И вместе с этим здесь, в этом
доме, было столько показной, безвкусной роскоши" (стр.7-8).
C.Дымшиц
"Салон Генриэтты Леопольдовны Гиршман был поизысканнее. Висели
портреты, написанные с хозяйки и ее мужа Серовым" (стр.85).
B.Петелин
"В салоне Генриэтты Леопольдовны Гиршман очень гордились портретами
хозяйки и ее мужа, исполненными знаменитым Валентином Серовым, так рано
умершим" (стр.8).
C.Дымшиц
"В нашем доме часто и охотно бывали артисты Большого и Малого театров и
художники. Часто приходили к нам артисты Яблочкина, Гельцер, Максимов.
Художники Сарьян, Павел Кузнецов, Милиотти, Георгий Якулов" (стр.86).
B.Петелин
"Сколько перебывало в его доме людей за это время. Артисты Большого и
Малого театров... Яблочкина, Гельцер, Максимов... А сколько
художников... И все интересные, вероятно, будущие знаменитости...
Сарьян, Павел Кузнецов, Милиотти, Георгий Якулов..." (стр.8-9).
Вот так, страница за страницей, идет преспокойное переписывание чужого текста. Если перечисляются несколько человек - В.Петелин перечислит их в том же порядке, что и мемуаристка. Если она снабдит имена инициалами - будут у В.Петелина инициалы. Не упомянуты инициалы - и В.Петелин не потрудится их выяснить. Мысли Софьи Исааковны приписываются Толстому. Софья Исааковна не любит Игоря Северянина - пусть и Толстой над ним смеется. Никто же не догадается, что Толстому поэзия Северянина будет нравиться всю жизнь. Северянина полагается не любить. Давайте его не любить. А Маяковского полагается любить. Давайте и Толстой будет его любить. Несмотря на упрямые факты.
C.Дымшиц
"Приходил и художник-футурист Лентулов, в доме которого мы
познакомились с Владимиром Маяковским" (стр.86). Чуть ниже: "Благодаря
Брюсову мы попали и в "Общество свободной эстетики", где однажды
мелькнул в развевающейся крылатке Маяковский" (стр.86).
В.Петелин переписывает:
"И еще художник Лентулов, в чьем доме он впервые встретился с
буйным, непоседливым Владимиром Маяковским, который запомнился ему
своей развевающейся крылаткой" (стр.9).
Лучше бы не склеивать два текста! Тогда можно было бы избежать двойной нелепости: во-первых, в доме в крылатке не сидят, так как крылатка - плащ, верхняя одежда; во-вторых, вряд ли крылатка "непоседливого" Маяковского произвела такое неизгладимое впечатление на молодого Толстого: он и сам носил крылатку - модно было, да, кроме того, Маяковский, наверное, не одной лишь одеждой поражал воображение!
С.Дымшиц
"Бывали мы и у Валерия Яковлевича Брюсова, где за скромно накрытым