Двое в океане
Шрифт:
И опять улыбнулся, но улыбка на этот раз выглядела вымученной, скорее страдальческой гримасой.
— Плохо себя чувствуете?
— Да так… Пустяки.
— Может, сходите к врачу?
— Ходил. Врач сама лежит. Дал ей лекарство. Смерил давление и ей и себе.
— Ну и какое у вас?
Он махнул рукой:
— Лучше не обращать внимания!
— А где Ира? — спросил Смолин и тут же понял, что надо поправиться: — Где Лукина? Как она?
— Иришу я отправил в каюту. Недомогает. Пускай отдохнет.
В голосе его звучала нежность, словно он говорил о ребенке.
Как
Голос бури! Он слышал о таком. Некоторые ученые предполагают, что именно в результате внезапной волны ультразвука, порожденной надвигающимся штормом, происходят в море необъяснимые беды: охваченные странным массовым психозом, бросаются за борт команда и пассажиры, и совершенно исправное судно потом оказывается без единой живой души на борту. Или, наоборот, под влиянием «голоса бури» моряки начинают действовать так, что сами обрекают судно на гибель. И нельзя отмахиваться: мол, морские россказни, вроде легенды о «Летучем голландце», часто это подлинные факты, подтвержденные объективными свидетельствами. С ними трудно не считаться.
Смолин заглянул в метеолабораторию. Кажется, все до единого из расставленных на полках аппаратов и приборов постукивали, помигивали, подрагивали деловито и сосредоточенно, свидетельствуя о том, что именно здесь и происходят сейчас главные события на судне. Над расстеленными на столе синоптическими картами склонилась Алина Азан.
— Ты, Клифф? — спросила она, не поднимая головы.
— Это я! — сказал Смолин. — Извините, что мешаю!
— Ничего! Я сейчас…
На столе стоял портативный калькулятор, и Алина, касаясь кончиками пальцев клавиш, делала торопливые расчеты. На экране прыгали, как мошки, пригоршни юрких цифр. Когда сеанс был завершен, она подняла на Смолина отсутствующий взгляд и наконец, осознав кто перед нею, произнесла странным, глухим, не своим голосом:
— Случай уникальный, Константин Юрьевич! Давление падает катастрофически. За сутки на тридцать миллибар. Как обвал!
Усталым движением руки отбросила упавшую на лоб прядку волос — Смолин впервые видел Алину плохо причесанной.
— Не могу ли вам чем-нибудь помочь?
Она покачала головой:
— Нет! Спасибо! Помогает Клифф. Всю ночь дежурил.
— А где он? Отсыпается за дежурство?
Она удивленно вскинула брови:
— Да что вы! Какой сейчас сон! Пошел на камбуз за питьевой водой. Для кофе. Только на кофе и держимся.
— Трудно вам сейчас?
Она подняла на Смолина серьезные глаза:
— Я бы давно свалилась, если бы не Клифф.
Уходя из метеолаборатории, Смолин чувствовал себя бездельником, угнетало сознание своей неприкаянности, хотелось поговорить с кем-нибудь. И когда, спустившись палубой ниже, встретил Плешакову, даже обрадовался, хотя эта «дамочка из Дубков» не вызывала симпатии.
Плешакова была среди немногих, кто в этот день не утратил присутствия духа. Ее красивое холодное лицо хранило свою обычную невозмутимость, на капризных губах застыла неизменная чуть приметная ироническая усмешка. Казалось, она взирала на все происходящее снисходительно, как на нелепую муравьиную возню.
— Поужинали? — спросил Смолин.
— Вроде того. А что? Вы интересуетесь моим аппетитом?
Плешакова, как весь рядовой состав экспедиции, была прикреплена к столовой команды. Интересно, была ли на ужине Ирина?
— У нас многие не пришли, а у вас? — осторожно поинтересовался Смолин и тут же поплатился за опрометчивость.
— У нас в низах… пришли ужинать все, кроме троих. Одна из троих — Лукина. Полагаю, вам вполне достаточно этой информации?
— Вполне! — спокойно подтвердил Смолин, но почувствовал, что краснеет, как мальчик, уличенный в повышенном интересе к однокласснице.
«Нет, с этой дамочкой не разговоришься, — подумал Смолин. — Вот кто нужен сейчас — Крепышин, с его зарядом оптимизма и уверенностью в себе…» И словно по мановению волшебной палочки, перед ним возникла мощная фигура Крепышина. Тот шел, как всегда, широко расправив плечи, выставив грудь вперед, с далеко и значительно устремленным взглядом, словно знаменосец на параде.
— Ну и как, состоятся ли сегодня танцы в Бермудском треугольнике? — поинтересовался Смолин.
— Ха! — мрачно выдавил Крепышин. — Танцы! Видите ли, у всех давление. Как у стариков. Смешно даже.
— А у вас?
— Слава богу, не жалуюсь.
— Да ну?! Поздравляю!
Крепышин бросил быстрый настороженный взгляд на Смолина, заподозрив подвох. Но у Смолина не дрогнул ни один мускул на лице, хотя он сразу же вспомнил, как ученый секретарь отказался от подводного спуска, ссылаясь на гипертонию.
— Не хотите сыграть в шахматы? — вдруг предложил Смолин.
Крепышин опешил:
— В шахматы? Сейчас?!
— Вот именно. Почему бы нам не сыграть партию?
Крепышин подумал.
— А почему бы и нет? Шахматный матч в Бермудском треугольнике! А? Звучит! Это похлеще, чем международный турнир в Васюках. Остап позавидовал бы.
Партией они не отделались, сыграли три подряд. Крепышин оказался неплохим противником и две партии легко выиграл. Когда в завершение последней поставил противнику мат, вдруг предложил:
— Рюмку коньяка не хотите?
— Нет!
— А дохнуть бермудского ветерка? Говорят, даже воздух в Бермудском треугольнике особый. Каждый глоток как стакан самогона. Честно говоря, голова у меня как чугунная.
Луна была чиста и свежа, как юная невеста, само олицетворение непорочности. Она превратила весь видимый мир — палубы судна, его надстройки, океан за бортом, осветленное небо — в мир тишины, умиротворения, полудремы. Хотелось стоять бездумно у борта и завороженно взирать на серебряную переливчатую чеканку лежащей на присмиревшем океане длинной лунной дорожки. Странно! Почему же так тяжко там, в скорлупе судна? Может, там и не ведают, что этот самый «пресловутый» не столь уж ужасен, наоборот, красив и добр. Надо просто-напросто высунуть нос из корабельных щелей наружу, на свежий ветер.