Двоедушник
Шрифт:
– Я и сама боюсь. Не ной.
Еще как боялась. Не зря всякий раз обходила мрачноватый Высоковский проезд десятой дорогой.
Но именно сейчас неожиданно вынырнуло из памяти и замерло перед внутренним взором полузабытое, тревожное, как ожидание боли, детское воспоминание. Тот самый вопрос, каждое слово которого пропахло лекарствами и поблескивало эмалью, словно больничный кафель: так что на самом деле было в тех снах?
Однако что его связывало с Высоковским кладбищем, и почему ей вдруг показалось, что именно там она найдет на него ответ,
Теперь плач слышался довольно отчетливо. Явно не кошка.
Желая хоть что-то разглядеть, подруги включили фонарики мобильников. Свет выхватил из темноты косые силуэты памятников, кресты и ворохи палых листьев. Под ними едва угадывалась дорожка. Влажная почва остро пахла чем-то нехорошим и проминалась под ногами.
– Вот видишь – нет здесь ничего страшного. – Ника хотела сказать это как можно бодрее, но голос прозвучал глухо, как в погребе. Несчастный младенец заходился в плаче совсем близко. Сделав несколько шагов, она резко остановилась, поводила лучом фонарика по надгробиям. Неподалеку прямо на земле белело какое-то тряпье.
– Сюда, – скомандовала Ника и первой бросилась вперед, на бегу стягивая куртку. Чуть не поскользнулась на размокшей глине, едва устояла, в последний момент ухватившись за ограду. – Потерпи, маленький! Господи, кто только додумался оставить здесь…
Ника склонилась над тем, что приняла за перепачканные пеленки: это оказалась грязная ветошь вперемешку с клочками бумаги – и разворошила все руками.
– Ничего не понимаю… Я ведь точно слышала. Ксюш, ты…
Ее прервал визг подруги.
Враз похолодев, Ника вскочила, вскинула руку с телефоном – никого. Хлюпало и шелестело где-то сбоку. Впрочем, непрекращающийся вопль не оставлял сомнений: перепуганная Лисницкая неслась в сторону, противоположную выходу. Белеющая в темноте юбка делала похожей на привидение ее саму. Первой мыслью было, что мнительной подруге со страху что-то померещилось, вот и рванула. Слабонервная оказалась. Ищи теперь… Ника кинулась вдогонку, пока Ксюша окончательно не заблудилась. Бежала на шум. На сапоги, вызывая омерзение и заставляя скользить, липла сырая кладбищенская глина вперемешку с листьями. «В часовне спряталась», – догадалась Ника, когда заметила между деревьями два недобрых глаза – тускло светящиеся оконные проемы полуразрушенной церквушки.
Она немного сбавила шаг, чтобы отдышаться, и вдруг поняла, что по-прежнему слышит шелест и хлюпанье.
Прямо за спиной.
Ника обернулась.
Это был бы человек, если бы он… шел. Он двигался, раскинув руки в стороны, похожий на крест. Только ноги не шевелились.
Закричать не получилось. Вместо этого из горла вырвался сдавленный стон.
Ника попятилась к старой часовне, не решаясь повернуться спиной к тому. Споткнулась, растянулась в грязи, но сил на то, чтобы подняться, уже не хватило.
Зажмурилась, спрятала лицо в ладонях. «Сейчас все исчезнет, исчезнет, это просто кажется, этого не может быть никогда и ни за что, мы живем в двадцать первом веке, призраков не существует, их никто не видел, а если видел, то невзаправду, вот и мама все время говорит про духов, можно
Звяканье. Как будто тащат цепь. А потом он заговорил. Для нежити у него оказался на удивление приятный голос.
– Что, застрял? – Дзынь. И еще что-то вроде кхр-р. – Ничего, сейчас исправим…
Ника сжалась в предчувствии удара. Толчка. Прикосновения. Она не знала, чего ожидать. Хотя нет, знала. Смерти. Внутри все горело. И дышать не получалось. Порыв ветра взлохматил волосы. «Умри-и, – свистнуло в провалах окон часовни и понеслось, петляя между деревьями. – Ум-мри-и-и…» Как голоса сразу всех покоящихся здесь мертвецов.
Но ее никто не трогал.
Ника выглянула из своей внутренней темноты, раздвинув пальцы. Тот никуда не исчез, но он смотрел – если вообще смотрел – в противоположную сторону. А навстречу ему медленно приближался другой. Цепями бряцал именно он. Держа за рукоятки, волочил их за собой по земле в обеих руках. И вел дружескую беседу.
– Да ладно тебе, соглашайся. Говорят, там лучше, чем здесь, – заявил этот Второй, с виду чуть более человечный, чем первый. Цепи взлетели в воздух.
А в следующее мгновение перед лицом Ники опустился занавес. Длинный полог цвета «пепел розы». С кринолином.
– Я ведь говорила-а, не надо было сюда идти-и! – подвывала вновь обретенная Ксюша Лисницкая в перерывах между рыданиями, а сама, между тем, вцепившись ей в руку, тащила Нику за собой – откуда только силы взялись? – в ту самую часовню без окон. Зато с вполне надежной дверью. – Я думала, ты меня бро-осила…
Вдвоем они забились в угол, цепляясь друг за друга и тяжело дыша.
– Я домой хочу-у, – скулила Ксюша. Ника бы тоже не отказалась оказаться у себя дома, но пока те двое оставались снаружи, путь к бегству был отрезан.
Едва восстановилось дыхание, она взобралась на кучу битого кирпича и осторожно выглянула наружу через узкий оконный проем.
Не померещилось. Оба по-прежнему были там. Дрались.
И Второй, очевидно, одерживал верх.
Цепи в его руках оказались оружием. Два кистеня с небольшими шипастыми шарами на концах. Шары рассекали воздух с бешеной скоростью, чудом не задевая его самого. Первый едва успевал уворачиваться. Но успевал, что обычному человеку вряд ли бы удалось. И плакал – плакал ли? – не переставая.
Мутного лунного света, который едва сочился сквозь рваные тучи, явно не хватало, чтобы разглядеть обоих получше. Но Ника продолжала смотреть.
Они кружили друг напротив друга. Шаг вперед, замах, прыжок – слились. Темный с темным. Накрепко. Не различить, где кто. Затем тот, что больше походил на живого человека, буквально выдрался из захвата Первого. Отскочил в сторону. Стиснул ручки обоих кистеней в кулаке и ладонью свободной левой руки молниеносно провел по правой сверху вниз. Стряхнул что-то с пальцев. На мгновение пропал, снова появился – за спиной противника.