Двор чудес
Шрифт:
Диана де Пуатье не задержалась долго у дофина. Она прошла в королевские покои. Бассиньяк — последний, кто остался верен Франциску I, — сторожил в пустой, заброшенной передней. Тут из комнаты короля вышел хирург.
— Что? — спросила у него Диана.
— Мадам, еще есть надежда, но…
— Да? — переспросила она, трепеща.
— Но одна-единственная ночь любви убьет его!
Хирург поспешно удалился, побледнев от того, что сейчас сказал.
— Бассиньяк, — сказала Диана, — я хочу видеть короля.
— Но его величество спит, мадам. Хирург мне это сейчас сам сказал.
— Государственное дело! — сурово заявила Диана и отворила дверь. Старый слуга в испуге отступил.
Диана встала на пороге. Король спал тревожным сном. Медленно, словно призрак, она подошла к его постели… Положила у подушки то письмо, что отдала ей Мадлен Феррон, и ушла молча, как и подобает преступникам уходить от жертв. Закрыла дверь и исчезла, растворилась…
Король спит…
Легкий стон срывается с его опухших губ — почерневших, изъеденных лихорадкой. Лоб и щеки его розовеют, а носовые впадины и подбородок бледны, как воск. Открытая грудь покрыта синеватыми пятнами, а в углах губ словно наследили ядовитые мухи. Влажные язвы вокруг глаз окончательно превращают это лицо в какую-то гниющую маску.
Мрачными сновидениями полон сон Франциска I. Он бормочет отрывистые слова; звучат имена Этьена Доле, Трибуле и Жилет. Когда он произносит последнее имя, судорога сотрясает все его тело…
Около шести часов король проснулся. Первым же движением он коснулся письма, поспешно распечатал его и прочитал: «Франсуа, любимый мой, желанный Франсуа! Та, кто жила любовью к тебе, та, кто умирает от этой любви, та, кто желает умереть с твоими последними поцелуями, ждет тебя в башне. Приходи, любимый, полюби меня еще раз — а потом, если хочешь, убей…»
Король протер глаза, еще раз перечитал письмо.
— Что это? — проговорил он. — Откуда это письмо? Или это продолжение моих кошмаров? О, эти ужасные сны, в которых нагие женщины бесстыдно пляшут вокруг меня! Хочу их обнять — и ничего нет! Да, должно быть, это сон… Но нет… Вот это письмо… я его осязаю, вижу, читаю! Дьявол! Я узнаю твой почерк, проклятая шлюха! И твои слова обрушивают на меня потоки вулканической страсти! Так ты пришла! Так ты и сюда пробралась! Так ты хочешь… Что ж! Я приду… схвачу эту гадину и задушу… своими зубами порву ее трепещущее горло… Да, я так хочу. Погоди, Мадлен, погоди… я приду убить тебя…
С этими словами король резко сбросил одеяло и стал одеваться — впервые в жизни он одевался сам. Глаза его теперь пылали, двоякий бред овладел им и позволял стоять, несмотря на изнеможение: бред любви и бред ненависти. Любовь и ярость вместе клокотали в его кипящем мозгу. Он бормотал бессвязные слова:
— Жилет, подожди… наконец-то! Ты моя! А это письмо! Это ты его принес, сатана! Шлюха, отравительница, умри!
Через несколько минут король был одет. На пояс он повесил большой кинжал без ножен.
На звуки из спальни вошел Бассиньяк, воздел к небу руки и с мольбой произнес:
— Государь! Государь!
— Молчи! Я желаю пойти в башню.
Он сделал несколько шагов и без сил упал в кресло. От яростного ругательства камердинер содрогнулся.
— Что случилось? — спросили разом несколько голосов.
Во главе вошедших была Диана де Пуатье — настороженная, все примечавшая…
— В башню! — грозно сказал король. — Отнесите меня в башню!
— Должно исполнить желание Его Величества! — воскликнула Диана.
По ее знаку четыре сильных лакея подхватили кресло и понесли короля, который разом утих. Перед дверью комнаты в башне он нашел силы подняться и обратился к тем, кто следовал за ним:
— Никому не входить! Под страхом смерти! То, что здесь произойдет, — только мое дело…
Лакеи с придворными попятились.
Король вошел и запер дверь на ключ…
Тогда, увидев, как Франциск I вошел в комнату в башне, Диана де Пуатье поспешила в покои дофина Генриха, битком набитые людьми, и, в порыве необычайного дерзновения изменив освященную формулу, торжествующим голосом воскликнула:
— Господа, король сейчас умрет… Да здравствует король!
И огромная толпа царедворцев, склонившись перед мертвенно-бледным дофином, в исступлении закричала:
— Да здравствует король!
Там Франциск I сразу же схватился за кинжал. Он шел ощупью в полутьме — искал ее… Это длилось всего минуту — и вот уже ароматы любви разбудили в нем бурю вожделения. Растерянный, в бреду, словно унесенный вихрем предсмертного сновидения, он узнал постель — большую, широкую, алтарь любви…
И он увидел ее! Она была обнажена. Она была роскошна, трепетно дышала, протягивая к нему руки…
И он отбросил кинжал… сорвал с себя одежду…
Она подскочила к нему, помогла ему — и они покатились на постель в яростном объятьи, полностью завоевав друг друга, позабыв свою ненависть, позабыв, что носят в себе заразу, не замечая те язвы — мерзкие цветы зла, — что уже открывались у них на губах и грудях!
Хриплые вздохи наполнили комнату невнятным шумом смерти и наслаждения… их зловонные дыхания смешались…
Звонили колокола. Проходил час за часом. Ночь была темна. Огня они не зажигали. Франциск стонал и всхлипывал в последнем пароксизме… Мадлен притронулась к нему: его конечности окоченели. Она поняла, что он сейчас умрет.
И тогда в обоих страсть угасла, унесенная ледяным дуновением смерти. И жить в них осталась только ненависть неизведанной глубины…
Она плашмя легла на него, словно желая задушить своей ужасной лаской. Трепещущее горло было подставлено поцелую умирающего любовника.