Двор чудес
Шрифт:
— Я, дорогая Диана, иду распорядиться, чтобы слуги собирали вещи для отъезда в мои владения.
— А я как раз хотела дать вам такой совет, — заметила Диана.
Слеза отчаянья выкатилась из глаз герцогини д’Этамп.
Король же вызвал мажордома и сказал ему:
— Мне надоело в Фонтенбло. Распорядитесь, чтобы завтра мы могли поехать в Рамбуйе.
Мы не последуем за шевалье де Рагастеном и его товарищами в Париж, где они остались только на несколько часов и тут же отправились в сторону Италии.
Скажем только, что смерть Флёриаля от Жилет скрывали столько, сколько возможно.
И вот пришел миг, когда принцесса Беатриче открыла ей истину. Жилет чуть было не умерла от горя.
Но она была еще совсем молода… Она видела, в каком отчаянье от ее отчаянья Манфред, как он грустен от ее грусти — и постаралась, по крайней мере, спрятать свое страдание…
Потом постепенно большое горе утихло, как утихает у людей всякое горе. Время и любовь — два великих утешителя — утешили и скорбную душу Жилет.
В красивом итальянском городке Монтефорте, где они поселились, шевалье де Рагастен поставил в саду памятник из белого мрамора в честь Трибуле и Этьена Доле.
Потом в этом тихом, уютном уголке создались две новых семьи. В один и тот же день, 15 июня того года, про который мы рассказывали, сочетались браком Манфред с Жилет и Лантене с Авет.
Радостная церемония, совершившаяся прекрасным летним днем, была словно подернута дымкой печали… Обе молодые шептали каждая про себя:
— Отец, отец, почему ты не с нами?
Что до графа де Монклара, то рассудок так и не вернулся к нему. Ужасные события, вдохновленные и направленные Игнасио Лойолой, навсегда погрузили его мозг в ночь безумия. Но это было кроткое безумие.
Он проникся необыкновенной привязанностью к Авет, а та окружала его трогательной заботой.
И для тех, кто знал, что бывший великий прево послал на казнь Этьена Доле, было невыразимо волнительно видеть, как дочь казненного с прелестной нежностью улыбается палачу своего отца!
Правда, палач ее отца был и отцом ее мужа…
XLI. Рамбуйе
Почти все путешественники, которых прихоть, дела или просто случай приводят в Рамбуйе, посещают старый замок, признанный памятником истории Франции.
Там, как при всех памятниках истории, есть сторож, который проводит приезжих «клиентов» через просторные залы, напоминающие о праздниках, где напудреные графини проходили в чинных менуэтах с галантными принцами. Он не позволит вам пройти мимо ни одного трюмо, ни одной гирлянды, ни одной капители. Наконец, он приводит вас в боковой коридор, который идет к такой отдаленной башне, что вы как будто уже и не в замке.
И вот мы вошли в комнату средних размеров. Окна ее выходят в парк. В ней царит какая-то тяжелая печаль, которую совершенно невозможно сбросить. И стражник говорит вам:
— В этой комнате умер король Франциск I.
Потом, видя, что должный эффект произведен и путешественники достаточно впечатлились, сторож продолжает:
— Как ни странно, Франциск I велел отнести себя в эту уединенную комнату и здесь умереть. Он не пожелал оставаться в своей опочивальне, не пожелал, чтобы его последние часы были окружены заботой и вниманием. Неизвестно почему, он велел перенести себя сюда и остаться здесь один!
И перед посетителем живо встает мрачный образ короля, пожелавшего умереть в одиночестве — вдали от своих покоев, вдали от сына, вдали от друзей, вдали от всего…
Отчего?!
Эту любопытную тайну мы сейчас раскроем, что и будет эпилогом нашего повествования.
Это произошло недели через три после гибели Трибуле. В таинственной комнате главной башни, куда никто никогда не заходит, вполголоса беседовали две женщины. То были Мадлен Феррон и Диана де Пуатье. Мадлен последовала за двором в Рамбуйе. Она без отклонений следовала линии, которую себе начертала. Словно смертная тень, сопровождала она короля… Как удалось ей проникнуть во дворец? Каким усилием воображения, каким терпеливым исследованием она смогла проникнуть в тайную мысль Дианы де Пуатье?
Неважно! Важно то, что однажды вечером она явилась к Диане, долго с ней говорила и сделала из этой мастерицы политических интриг свою сообщницу… скажем даже так — соучастницу.
Комнату в таинственной башне Мадлен убрала точно так, как прежде ту комнату, где принимала короля в Фонтенбло. Такая же кровать, глубокая и широкая, такое же огромное зеркало, такие же шелковые обои, такие же кресла, с которыми надолго сроднился французский король. Всякий, попав туда, словно по волшебству, переносился в домик усадьбы Тюильри, видевший ласки, которые расточала Франциску I великая волшебница страсти…
Встреча Мадлен Феррон с Дианой де Пуатье продолжалась больше часа.
Наконец Мадлен передала Диане какое-то письмо, женщины встали и обменялись последним взглядом любопытства и ужаса. В этот миг они напугали друг друга, содрогнулись от того, что каждая так хорошо и глубоко поняла другую. Они воплощали друг для друга зловещие, грозные призраки: Диана была воплощением Честолюбия, Мадлен — воплощением Смерти… Они коснулись друг друга — казалось вполне естественным, что они не могли друг к другу не прикоснуться. Не находит ли Смерть в Честолюбии самую верную свою служанку? И может ли Честолюбие сделать хоть шаг, не будучи ведомо Смертью?
Прошла еще минута пугающего молчанья… и они расстались.
В тот день, расставшись с Мадлен Феррон, Диана отправилась в покои дофина и сказала:
— Уже скоро!
Генрих, сын Франциска I, вздрогнул и побледнел… Он оперся на руку Монтгомери, которого Трибуле, стало быть, не совсем задушил. Тот теперь был как никогда в фаворе у дофина, не выходил из его покоев и готовился сделать карьеру при новом короле, служа смертоубийственной интриге, чтобы доставить корону дофину. После же он стал орудием справедливой судьбы, сделавшей из него убийцу Генриха II…