Двор Красного монарха: История восхождения Сталина к власти
Шрифт:
«Я осиротел…» Знаток похорон
Трубку сталинского телефона поднял Александр Поскребышев. Чудов, заместитель Кирова, сообщил ужасную новость. Поскребышев попытался связаться со Сталиным, но не нашел его. Тогда он послал на поиски секретаря. Иосиф Виссарионович, согласно расписанию работы на день, должен был встречаться с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым и Ждановым.
Сталин неожиданно позвонил в Ленинград и потребовал, чтобы допросили грузинского доктора Джанелидзе на грузинском языке. Потом позвонил еще раз и спросил, во что был одет убийца. В кепку? Не был ли он одет как иностранец? Генрих Ягода, который уже звонил в Ленинград и задавал местным чекистам этот же странный вопрос, приехал
Прошло совсем немного времени, и у Сталина собрались Микоян, Орджоникидзе и Бухарин. Микоян хорошо запомнил, что сказал Сталин. Он сообщил об убийстве Кирова и, не дожидаясь результатов расследования, обвинил в нем сторонников Зиновьева, возглавлявшего до Кирова ленинградскую партийную организацию и левую оппозицию. Иосиф Виссарионович утверждал, что сторонники Зиновьева развязали террор против партии и ее лидеров. Самое сильное впечатление смерть Кирова произвела на его близких друзей, Серго и Анастаса.
Лазарь Каганович обратил внимание на то, что Сталин «сначала был шокирован». Но если вождь и был выбит из колеи, то он быстро взял себя в руки. Сталин приказал секретарю ЦИКа Енукидзе подписать указ, согласно которому процесс над террористами должен состояться в течение десяти дней. После вынесения приговора их следует немедленно расстрелять, апелляции не рассматриваются. Видимо, Сталин лично подготовил текст чрезвычайного указа. В историю этот указ, вернее два постановления, составленные в тот вечер, вошли как «закон 1 декабря». Он очень похож на гитлеровский «Закон о чрезвычайных полномочиях», потому что точно так же закладывал фундамент для проведения выборочного террора и полной отмены какого бы то ни было намека на законность. В течение трех следующих лет на основании «закона 1 декабря» были расстреляны или отправлены в трудовые лагеря два миллиона человека. Анастас Микоян, находившийся в тот вечер в кабинете Сталина, не сказал против драконовского закона ни слова. С той же легкостью, с какой члены политбюро снимали с предохранителя свои маузеры, они ввергли страну в чрезвычайное положение и менталитет времен Гражданской войны.
Если в тот вечер и прозвучали хоть какие-то возражения против страшного закона, то произнес их Авель Енукидзе. Но именно Енукидзе, самый добрый среди партийцев, не признающих абсолютно никаких норм морали, в конце концов и подписал его. Газеты сообщили, что закон был принят на заседании Президиума ЦИКа. Это означало, что Сталин завел Енукидзе после заседания в накуренную комнату и при помощи каких-то угроз заставил подчиниться. До сих пор остается загадкой, почему малодушный Калинин, бывший главой государства и тоже присутствовавший там, не подписал этот документ. Его подпись появилась позже, когда в газетах уже опубликовали сообщения о принятии акта. Через несколько дней после ЦИКа за «закон 1 декабря» единодушно проголосовало и все политбюро.
Сталин решил лично возглавить делегацию, отправлявшуюся в Ленинград для расследования убийства. В Ленинград хотел поехать и Серго Орджоникидзе, но вождь велел ему остаться. И вновь, как несколькими неделями ранее, он объяснил свой запрет больным сердцем Серго. Внешне все выглядело правдоподобно и логично. У Орджоникидзе на самом деле от горя произошел нервный срыв. Еще одного приступа его сердце могло и не выдержать. Через много лет дочь Серго, Этери Орджоникидзе, вспоминала, что видела плачущего отца один раз в жизни, в день убийства Кирова. Зинаида Орджоникидзе отправилась в Ленинград утешать вдову Сергея Мироновича.
Хотел поехать в Ленинград и Каганович, но Сталин сказал ему, что кто-то должен управлять страной. С собой вождь взял Молотова, Ворошилова и Жданова, а также Ягоду и Андрея Вышинского, заместителя Генерального прокурора, который тем летом привел Серго в бешенство. Правительственный поезд следовал на север в сопровождении сотрудников НКВД. Со Сталиным, конечно, были Паукер и Власик. Заглядывая вперед, можно сказать,
На железнодорожном вокзале в Ленинграде поезд встречали перепуганные местные руководители. Сталин отлично сыграл роль Ланселота, благородного рыцаря, сердце которого разбила смерть любимого друга. Сойдя на перрон, он первым делом подошел к Медведю, начальнику ленинградской ЧК, и ударил по лицу рукой в перчатке.
С вокзала Сталин отправился через весь город в больницу, в морге которой находилось тело Кирова. Свой штаб вождь организовал в смольнинском кабинете Кирова. Там он и проводил собственное странное расследование, в ходе которого игнорировал любые улики, свидетельствовавшие против заговора зиновьевцев и его левой оппозиции. Первым был допрошен бедный Медведь. Его обвиняли в том, что он допустил убийство. За Медведем привели маленького и жалкого убийцу. Николаев был одной из трагических жертв истории, как голландец, который поджег Рейхстаг. У убийцы Кирова было много общего с поджигателем Рейхстага. Сначала Николаева, этого тщедушного тридцатилетнего карлика исключили из партии, потом восстановили. Он жаловался Кирову и Сталину на несправедливость аппаратчиков. Николаев, скорее всего, находился в состоянии шока. Он даже не узнал Сталина. Потом упал на колени перед вождем и зарыдал.
– Что я наделал? Что я наделал? – причитал он.
Никита Хрущев, который, правда, не присутствовал при допросе, утверждал, что Николаев опустился на колени и заявил, будто бы застрелил Кирова по приказу партии. Источник, близкий к Климу Ворошилову, говорил, что Николаев несколько раз пробормотал: «Но вы сами мне сказали…» Некоторые свидетели показывали, что во время допроса чекисты били его и пинали ногами.
– Уведите его! – хмуро приказал Сталин.
Хорошо информированный сотрудник НКВД Орлов, через несколько лет бежавший на Запад, написал в воспоминаниях, что Николаев показал на Запорожца, заместителя начальника ленинградского НКВД, и воскликнул:
– Почему вы спрашиваете меня? Спросите его.
Запорожца навязали Сергею Мироновичу Кирову в 1932 году. В вотчине Кирова он был человеком Сталина и Ягоды и не очень это скрывал. Что имел в виду Николаев, показывая на Запорожца? Скорее всего, что будущего убийцу уже задерживали в октябре, когда он бродил около дома Кирова с… револьвером в кармане. Но тогда Николаева по необъяснимым причинам отпустили, даже не обыскав. Он уже пытался однажды убить Кирова, но телохранители помешали ему выстрелить.
Через четыре года, когда судили Генриха Ягоду, бывший нарком признался, что приказал Запорожцу не трогать Николаева. Получалось, что убийство Сергея Кирова было санкционировано в Москве на самом высоком уровне. Однако Ягода на допросах признался во многом. Разобраться в том, что из сказанного им правда, а что ложь, непросто.
После Николаева в комнату ввели его жену, Милду Драуле. По версии НКВД, причиной убийства Кирова была ревность. Николаев якобы хотел отомстить ленинградскому руководителю за роман с его супругой. Эта версия тоже не выглядит особенно правдоподобной. Дело в том, что Сергею Мироновичу Кирову нравились хорошенькие балерины, тоненькие и совсем маленькие девушки. Драуле же была самой обыкновенной женщиной и не отличалась ни особой стройностью, ни красотой. Впрочем, сторонники версии убийства из-за ревности обращают внимание на то, что жена Кирова тоже не была красавицей. Конечно, разобраться в душе мужчины и тем более в его сексуальных пристрастиях непросто, но все, кто знал Сергея Кирова и Милду Драуле, говорили, что они были очень неподходящей парой. Драуле утверждала, что ничего не знала о намерениях супруга. Сталин вышел в приемную и приказал привести Николаева и врачей.