Двор. Книга 3
Шрифт:
— Лапидис, — Малая провела пальцем черту в воздухе, — не расписывайся за других!
Гость вынул из кармана красивый роговой гребень с большими зубьями, положил на ладонь, поднес хозяйке и сказал:
— Малая, причесывайся на здоровье много лет, зэк Лапидис специально для тебя выпилил из оленьего рога.
У Клавы Ивановны выступили на глазах слезы:
— Поклянись здоровьем, что специально для Малой.
— Клянусь, — сказал Лапидис, — не встать мне с этого места, если вру!
Хозяйка открыла шифоньер, достала с верхней полки бутылку вишневки, поставила
— Выпьем до самого дна, хочу напиться пьяной один раз в жизни, потому что, как у нас с тобой сегодня, Иван, бывает один раз в жизни и не повторяется. Если бы Дегтярь дожил и мог видеть своими глазами!
— Тогда бы, — засмеялся гость, — Лапидис не мог увидеть своими глазами. Малая, каравай, каравай — кого любишь, выбирай!
Хозяйка тоже засмеялась, видно было, что совсем захмелела, сказала пьяным голосом:
— Малая всю жизнь выбирала, а теперь пришел Хрущев и говорит: неправильно, старуха выбирала, а со мной будешь правильно выбирать. Иван, сиди сколько хочешь, а я должна лечь.
Насчет Бирюка, что будет против вечера встречи с соседями, Лапидис оказался прав. Познакомились на квартире у Зиновия Чеперухи, Катерина приготовила все, как для почетных гостей: бутылка перцовки, на огромном блюде разложила две дюжины лиманских бычков, тонкими ломтями нарезала копченую грудинку, помидоры и огурцы парниковые, по вкусу не хуже полевых. Зиновий хотел пригласить и Адю, но Катерина встала на дыбы: ни за что, обязательно какие-нибудь фу-ты ну-ты выкинет!
Насчет трудоустройства соседа, инженера-строителя, Бирюк обещал поговорить с Матвеем Фабрикантом, Зиновий — навести справки у себя на заводе Кирова, где квалифицированным строителям цену знают.
— Вы, Иван Анемподистович, — спросил Бирюк, — в Свитлаге по специальности были заняты?
С весны пятьдесят третьего года по специальности, строил дома в поселках, сказал Лапидис, а до этого больше с тачкой приходилось в золотых забоях.
— Трудно было? — в вопросе Бирюка звучала и догадка: трудно.
— Работа с горными породами, — пожал плечами Лапидис, — всегда нелегкая работа. А было ли как-то особенно трудно? Как всем, так и мне: не труднее, не легче. Как всем.
— Мы ожидали вас в прошлом году, сразу после двадцатого съезда, — сказал Бирюк. — По какой причине произошла задержка?
— Да ни по какой, — усмехнулся Лапидис, — просто в конторах не справлялись с канцелярской нагрузкой. Дело известное: как на воле, так и там, в колымских лагерях.
Катерина сказала, дважды, весной и летом, она ездила с отцом на Колыму. У людей представление, что дикий край, земля покрыта мхами да лишайниками, а на самом деле такую красоту, как там, где над головой громадное-громадное небо, а под ногами столько всяких цветов, что в словаре не найдешь всех слов, чтобы различить по колеру и оттенкам, нигде больше не увидишь. Куст рябины низкорослый, а ягоды, светло-желтые, сочные, такого размера, что пойди поищи у нашей красной рябины, хоть до неба достает.
— Да, — подтвердил Лапидис, — весной, когда пригреет солнце, и летом красота такая, что сам себе
— Придет время, — засмеялся Зиновий, — советские люди будут туда ездить на экскурсию, за экскурсовода дадим им Катерину Антиповну, чтоб могли вместе собирать гербарии для учебных кабинетов по биологии и истории СССР.
— Гербарий из Магаданского края для кабинета истории СССР, — сказал Бирюк, — это ты, Зиновий Ионыч, неплохо придумал. Иван Анемподистович, на какой срок потянула бы такая задумка во времена Ионы Овсеича?
— Думаю, — ответил Лапидис, — на такой, как во времена Иосифа Виссарионовича. Ну, а сегодня у нас Никита Сергеевич. Выпьем за Никиту Сергеевича.
— Вот это от души, по-нашему! — воскликнул Бирюк. — А кто первый вспомнил? Сосед Иван Лапидис, вчера еще колымский старожил. За Никиту Сергеевича!
Подняли стаканы, Катерина за компанию, бычки, сколько было, все ушли. Хозяин выставил вторую бутылку перцовки, Бирюк предложил выпить за новую квартиру Зиновия Чеперухи, и чтоб у всех наших людей было не хуже.
Марине, когда вернулся домой после встречи, Андрей Петрович признался, что не хотелось идти, все внутри бунтовало, а на поверку обернулось по-другому: Иван Лапидис, которого в свое время засадил Овсеич, оказался хороший мужик. Ну, понятно, полностью не открывается, по отдельным словам, по репликам чувствуется, нет мира под оливами, но мужик прямой, с характером, сын, Адя, пошел в него. Ну, папа-то грек, а мама была еврейка.
— Тут, Марина Игнатьевна, — засмеялся Бирюк, — как ни крути, ни финти, а надо брать в расчет: серединка на половинку.
— Ты, Андрюша, — поморщилась Марина, — сходи в ванную, прополощи рот, а то от перегара твоего деваться в комнате некуда.
— А ты, Марина Игнатьевна, — вдруг взъершился Бирюк, — садись на голубой свой унитаз и облейся одеколоном Коти!
— Духами Коти, — поправила Марина. — Да от тебя только того и жди — дождешься!
— Дождешься, — веселая нота вернулась к хозяину, — планируют вот открыть в городе не то «Березку», не то валютный подберёзовик.
— Ты, Андрюшенька, — предложила Марина, — спать сегодня ложись в спаленке, откроем окно, а я в светелке, мне завтра рано вставать: полугодовой отчет по бухгалтерии готовим.
Утром Марина, пока принимала у себя в ванной душ, включила радио. Передавали, что с 22-го по 29 июня в Москве проходил Пленум ЦК. Пленум заслушал доклад товарища Хрущева «О положении в партии» и принял резолюцию, осуждавшую антипартийную группу Маленкова, Кагановича, Молотова и примкнувшего к ним Шепилова. Все четверо выведены из состава ЦК и освобождены от государственных постов, которые занимали.
— Андрюша, просыпайся! — закричала Марина. — Ты слышал, что в Москве делается!
Андрей Петрович встал, надел спортивный тренировочный костюм, который по утрам был за домашнюю одежду, жена вышла из ванной в махровом халате, наброшенном на голое тело, сели друг против друга в кожаные, с фигурными подлокотниками кресла.