Двор. Книга 3

Львов Аркадий Львович

— Ну, Бирюк, — Клава Ивановна сделала вид, что упрекает, а на самом деле хорошо было видно, что сама не своя от радости, — если бы ты был такой сознательный, как твоя Зиночка, наши дети давно уже получили бы обратно свой форпост.

— Малая, — Андрей Петрович нахмурил брови, но глаза оставались по-солдатски веселые, озорные, — ты это постышевское название, пионерский форпост, выбрось из своего словаря: наши дети сегодня знают пионерскую комнату. Вот и будем с тобой называть, как хотят наши дети: пионерская комната.

Клава Ивановна сказала, форпост — очень удачное

название, из военного лексикона, пионеры в тридцатые годы любили и гордились, она сама привыкла и готова написать лично Хрущеву, просить, чтобы оставили: теперешние молодые папы и мамы смогут на примерах из своего детства передавать эстафету от одного поколения к другому. А наши колхозники, бывшие крестьяне, которые скинули в России царя с царицей, сегодня, скорчила мину Малая, могут иметь у себя королеву полей — кукурузу. Кто заядлый кукурузник, пусть повторяет, как попугай, если нравится, про новую королеву.

— Малая, — командирским голосом окликнул Бирюк, — думай, что говоришь!

— Бирюк, — тут же ответила Клава Ивановна, — старуха Малая думает, что говорит: ты чересчур молодой, чтобы мог помнить, как во время революции и в первые годы советской власти люди чувствовали каждое слово и по словам могли безошибочно поставить диагноз, кто чем дышит.

— Малая, — сказал Андрей Петрович, — я слышал, что по материнской линии ты была из дворян. Правда?

Да, ответила Клава Ивановна, правда. В последнее время все чаще сами приходят на память слова матери, которая не раз повторяла: пройдут годы — и в России опять будут гордиться дворянским происхождением.

— Ивановна, — прищурился лукаво Бирюк, — Лейба Троцкий был из арендаторов, а Ленин и Крупская — из дворян. Разница. В твою пользу. Давай, дворянка, — засмеялся Бирюк, — наводи порядок в своем дворе: выселяй из форпоста штукатура Пушкаря и начнем строить для детей пионерскую комнату, до начала учебного года надо закончить и будем торжественно справлять второе рождение.

Клава Ивановна подошла к Андрею Петровичу, велела наклонить голову, чтоб могла, как мать сына, поцеловать, когда заслужил.

— Ох, Ивановна, — Бирюк сделал, как просила Малая, то ли казалось, то ли в самом деле заблестели, как бывает, когда удается удержать слезу, глаза, — живи сто двадцать лет, чтоб не пришлось нам носить тебе цветочки на второе христианское, на Люстдорфской дороге.

— На Черноморской дороге, — поправила Малая, — Люстдорфская дорога, Бирюк, была двадцать лет тому назад, когда ты был курсантом артиллерийского училища и ни наяву, ни во сне не мерещилось тебе, что придется когда-нибудь иметь дело с этой юной пионеркой Малой, которая сама никогда не имеет покоя и другим не дает.

— Да какая же ты юная пионерка, — чуть не захлебнулся от смеха Бирюк, — да ты, Малая, хоть с красным галстуком на шее, хоть без него, а день и ночь, круглые сутки, верхом то на метле, то на помеле!

Можно было ожидать, что сравнение покажется Клаве Ивановне немножко обидным, но, оказалось, наоборот, она сама сказала о себе, что слава ей не нужна, но художник из журнала «Крокодил» мог бы нарисовать бабу-ягу с пионерским галстуком, верхом на помеле, которая похожа

на старуху Малую и вечно куда-то несется.

— Малая, — сказал Бирюк, — ловлю тебя на слове: в художественных мастерских промкооперации есть талантливые художники, умеют делать портреты и шаржи, выберем одного-двух, пусть рисуют с тебя, а готовую картину повесим в нашей пионерской комнате, и сама подпишешь, что подарок от тебя всем детям и пионерам, пусть знают и помнят, что ты всегда рядом, не спускаешь глаз, не слазишь с метлы!

Клава Ивановна ответила, она должна еще подумать, потому что в пионерскую комнату будут приходить из всего домохозяйства, из всех дворов, найдутся такие, которые захотят перевернуть с ног на голову, и все может закончиться совсем не так весело и смешно, как рассчитывали, когда начинали.

Бирюк сказал, пусть Малая хорошо подумает, никто не гонит, а пока надо связаться с Иваном Лапидисом, чтоб изучил помещение, определил, какие возможности имеются с точки зрения инженера-строителя, и пусть набросает эскиз, чтоб можно было получить наглядное представление, покажем другим специалистам и примем решение.

С Лапидисом удалось связаться на следующий день и осмотрели вдвоем ту часть бывшего форпоста, которую занимала семья Зиновия Чеперухи. Можно было только удивляться, в каком порядке и в какой чистоте оставили квартиру, уборная была тщательно побелена, как будто хозяева не выселялись, а, наоборот, собирались вселиться.

Лапидис остановился посреди комнаты, включил свет, хотя и без того было светло, некоторое время стоял молча, видно было, что нахлынули воспоминания. Мадам Малая, то ли передалось настроение соседа, то ли сами встали перед глазами картины далеких дней, когда все были живы и никто не думал, что уже не за горами война с Гитлером, оккупация Одессы, многие никогда не вернутся в родной двор, вообще никуда и никогда не вернутся, невольно вспомнила: только насчет одного Ивана Лапидиса знали, что где-то, если живой, далеко-далеко в Сибири, а если нет, значит, нет, так устроен мир: где есть жизнь, там обязательно есть смерть. По-другому не бывает.

— Лапидис, — окликнула мадам Малая, — хватит вспоминать, давай заниматься делом, а то кони стоят непоеные, коровы стоят недоеные. Сейчас кажется, что форпост когда-то был больше. За перестенком есть еще кусок, который занимает Федя Пушкарь. Три дня никто его не видел. Подождем пару дней, не появится — сами откроем, дальше ждать не будем.

Антресоли, которые Зиновий устроил в детской, дали небольшое прибавление площади, в пионерской комнате можно будет использовать как кладовую для хранения игрового инвентаря. Такие же антресоли, сказал Лапи-дис, целесообразно устроить в той части, которую занимал Пушкарь. Подниматься на антресоли дети смогут по узкому трапу с перилами, как на судах, наверняка всем понравится, сами захотят взбираться наверх и будут хранить в порядке свое пионерское имущество. Перила, предложил Лапидис, можно будет сделать из пенькового каната, как на пароходах, а наверху подвесить судовой фонарь, чтоб была атмосфера морской романтики и странствий, о которой мечтают все дети.