Дворец грез
Шрифт:
Дисенк в ужасе вскрикнула при виде моего легкого увечья, всплеснула ручками и немедленно послала за соленой водой и куском сырого мяса. Потом она осторожно, со знанием дела, омыла припухлости и заставила меня сидеть, прикладывая мясо к губам, пока опухоль не спала. После этого она намазала мне губы медом. Я едва ли сознавала, что она делает. Мой мозг лихорадочно работал, я мысленно перебирала отравляющие порошки из запаса Гуи. Возможно, болиголов. Листик болиголова, брошенный в салат Кенне, вызовет у него слабость в ногах, и он не сможет нормально ходить. Его зрение тоже ослабеет и сердце будет биться неровно. Преимущество болиголова было в том, что его симптомы начинают проявляться только через час или более после приема, но, хотя Гуи и научил меня свойствам ядовитых растений, он не сказал, в каких количествах их нужно использовать. Если дать слишком много, Кенна может умереть. Если слишком мало, он поправится через день-другой и вернется к Мастеру. Корни болиголова, собранные весной, были безвредны, но что значит «безвредны» — они совсем не подействуют или вызовут только легкое недомогание? Освежающее питье, приготовленное из листьев дурмана? Гуи включил в один из своих рецептов совсем небольшое количество дурмана. Но поскольку ядовитые свойства дурмана известны каждому врачевателю в Египте, Мастер почти наверняка распознает болезнь Кенны. Рвотный орех? Это наиболее опасный яд из всех, что имелись на полках кабинета, умереть можно только от одного запаха, он убивает даже при попадании на кожу. Гуи описывал мне его действие в ужасающих подробностях. Если но глупости я допущу оплошность, то смерть неизбежна. Но в очень маленьких лекарственных дозах он не действует вообще, и невозможно использовать для лечения болезней некое среднее количество. Этот яд либо убивал, либо не оказывал вообще никакого действия.
Пока Дисенк осматривала мои губы, причем выражение ее совершенного лица было так серьезно, будто я лишилась зуба и останусь безобразной на всю жизнь, я просчитывала возможности и отметала одну за другой. Олеандр действовал слишком быстро. Винные ягоды нужно жевать. Мед из азалии — возможно, только где его взять? Мои мозги уже стали такими же горячими, распухшими, как и губы, и в конце концов я отбросила все мысли о Кенне. Пришло время подумать, что делать: возможно, пройдет не один день, прежде чем язвительные слова Кенны — а я была уверена, что он их исторгнет, — дойдут до ушей и сознания Гуи. Если Гуи вообще воспримет их серьезно. Возможно, Мастер резко оборвет слугу и отправит его жаловаться главному управляющему. Но возможно, Кенна был прав и мои позиции здесь менее прочны, чем я себе представляла. Все это было очень трудно. Я вздохнула, и Дисенк спросила встревоженно:
— Сильно болит, Ту?
Я покачала головой. Настоящая боль была у меня внутри. Порочная дрянь. Самодовольная блудница. Простолюдинка, самоуверенная, тщеславная, самовлюбленная. Это все обо мне? Конечно нет. Кенна просто кричал от боли, которая жгла и меня. Отстранившись от легких прикосновений Дисенк, я сказала, что мне нужно поплавать, мы вместе вышли в сад, и я забылась в объятиях воды, а она сидела у края бассейна и смотрела на меня.
В конце концов все оказалось проще, чем я думала. Раз в неделю Кенна появлялся во внутреннем кабинете с уборкой и орудовал веником и тряпками вокруг нас; я в это время записывала то, что диктовал мне Гуи, или подавала ему составляющие для приготовления лекарств, пока он работал, склоняясь над перемазанными чашами и склянками. Гуи, привыкший к установленному распорядку, едва замечал его, но я пристально следила за Кенной. Я заметила, что во время работы Кенна часто прерывался и посылал раба за пивом. Чашку с пивом он ставил на стол во внешнем кабинете, чтобы попить, когда почувствует жажду. Так было не всегда, но чаще всего он заканчивал работу, вытирая пот со лба и шеи, подходил к столу и быстро осушал свою чашку. Потом он собирал свои принадлежности, забирал чашку и уходил. Он всегда заканчивал работу намного раньше, чем мы с Гуи, и уходил так же тихо, как и приходил. После долгих размышлении о том, как отомстить Кенне, я остановилась на яблоке любви. [63] Гуи выращивал его наряду с несколькими другими полезными растениями в дальнем углу своего имения; участок, разумеется, тщательно охранялся. Мне еще ни разу не приходилось использовать его в рецептах, но Гуи рассказывал, что это хорошее снотворное для тех случаев, когда больного нужно разрезать. Он также иногда давал его женщинам, страдавшим бесплодием, наверное, потому, что его странный корень но форме напоминал пенис. Я взяла корень голыми руками, и моя кожа покрылась безобразной сыпью, что сильно испугало Дисенк. Зрелые плоды этого растения можно было безопасно употреблять, в пищу. Неспелые были ядовиты. Что мне в них больше всего нравилось, однако, — это то, что в дозах, чуть превышающих безопасные, он мог вызывать рвоту и понос. Мысль причинить Кенне такие неудобства вызвала у меня улыбку. Когда он начнет поправляться, я дам ему еще и буду продолжать до тех пор, пока его, вконец ослабевшего, не отправят восвояси, потому что он не сможет справляться со своими обязанностями личного слуги Гуи.
63
Яблоко любви — мандрагора (упоминается в Библии, Быт., ХХХ, — черный паслен — обязательный ингредиент всех магических снадобий, может лечить все болезни, предсказывать будущее; одни из самых популярных ядов в Древнем Египте.
Тем не менее моя задача была непроста. Я собиралась скормить яблоко любви Кенне с пивом, за которым он обычно посылал. Значит, я не смогу использовать твердые части растения, иначе это будет заметно. Но он должен был выпить свою чашу возмездия. Значит, нужно истолочь сухие стебли и несколько листьев, настоять порошок в воде и уже эту воду добавлять в пиво. Я не представляла, какое количество настоя мне потребуется, и не могла придумать, как это проверить.
Раздобыть стебель и листья было нетрудно. Дня два в неделю Гуи проводил в городе или в храмах, и я трудилась в благостном одиночестве. Поэтому я просто достала то, что мне было нужно, из соответствующей банки, истолкла в ступке пестиком и пересыпала содержимое в отдельную посуду, которую наполнила водой и спрятала за другую запечатанную банку на самую высокую полку. Я не знала, как долго должно настаиваться мое снадобье, но решила, что недели будет достаточно. Кроме того, я боялась, что, если оставлю его дольше, Гуи обнаружит мои тайник и мне придется как-то объяснять его существование. Ночь за ночью мне снилось, будто я вхожу в кабинет и вижу, что моя банка пропала, что Кенна все узнал и собирается показать ее Мастеру, вижу, что Гуи стоит и угрюмо держит ее в руках, а я спешу начать работу. Дважды в течение этой недели я получала замечания от Гуи за то, что не могла сосредоточиться на работе. Все мое внимание было приковано к банке, скрытой в укромном месте.
Мне было так страшно, что я уже хотела достать свою настойку и выбросить ее, когда однажды утром меня встретил раздраженный Гуи.
— Я прямо сейчас должен отправляться во дворец, — сказал он. — Заболела великая госпожа Тий-Меренаст. Я мало чем могу ей помочь. Она очень стара, и у нее слабое сердце. Пока меня не будет, найди ее свиток и приготовь лекарство но тому рецепту, что там записан. Это перец, корень кессо, мак и капля сока олеандра, если я не ошибаюсь. — Он задержался в дверях, обернулся и пристально посмотрел на меня, — Ты не заболела, Ту? — вдруг спросил он. — У тебя темные круги под глазами. Или это Небнефер слишком сильно нагружает тебя?
— Нет, Мастер, просто плохо спала в последнее время, — искренне ответила я.
— Попостись три дня и потом еще три дня не ешь мяса, — сказал он. — Я скажу об этом Дисенк, на случай, если ты попытаешься ослушаться моего совета.
Он рассеянно улыбнулся и вышел. Направляясь за ящиком со свитками во внешний кабинет, я слышала, как он вызвал стажа и носилки.
Я без труда нашла рекомендации касательно лечения матери фараона и, оставив соответствующий ящик открытым на столе и захватив свиток с собой, развязала шнур на двери внутреннего кабинета и вошла туда. Я зажгла лампы и начала собирать все необходимое. Распечатывая свежий горшок с тертым кессо, я услышала движение во внешнем кабинете, и сердце у меня заколотилось. Конечно, это был Кенна. Я чувствовала, как он вошел и остановился у меня за спиной; стараясь унять дрожь в руках, я взяла маленькую мерную ложечку. Я не оглядывалась.
— Его срочно вызвали, — сказала я, опустив вежливые приветствия. — Можешь убирать, если хочешь.
— Как мило с твоей стороны, моя царевна, — ответил он с нескрываемым сарказмом, — Благодарю тебя за твое царское позволение.
Я стиснула зубы, чтобы не сорваться и не озвучить не менее язвительный ответ, который молниеносно созрел у меня в голове, и продолжала работать. Приготовление лекарства для важной царственной особы требовало всего моего внимания. Я слышала, как Кенна вернулся в коридор и крикнул, чтобы ему принесли пива. У меня внутри все тревожно сжалось, но внешне я была совершенно спокойна и сосредоточенна. Я отмерила порошки в правильных пропорциях, смешала их и пересыпала в банку. Потом запечатала банку кусочком нагретого воска. Моя рука была тверда по-прежнему. Кенна с веником выписывал вокруг меня фигуры вражеского танца Потом он вышел и вернулся с чашей горячей воды, поставил ее на пол у моих ног, бросив туда свои тряпки. Я потянулась за своей банкой. Кенна стоял на четвереньках, посыпая пол натроном. Я распечатала банку. В нос ударил отвратительный, гнилостный запах, вода в банке была бурого цвета. Кенна ничего не заметил. Теперь он оттирал плиты на полу, растворяющийся натрон слабо поскрипывал под его мокрой тряпкой. Я взяла свиток Тий-Меренаст и свою банку и вышла во внешний кабинет. Пиво уже принесли. Оно стояло на столе, прозрачно чистое, прохладное, зовущее утолить жажду. Я оглянулась. Мне были видны прикрытые белой тканью ягодицы Кенны. Его плечи ритмично двигались. Сдерживая дыхание, я стала выливать в пиво содержимое банки. На миг я задумалась, когда остановиться. Половину? Три четверти? Но это ведь была всего лишь водная настойка, и мне не хотелось, чтобы все хлопоты и мои беспокойные ночи, и паника, что охватила меня сейчас, оказались напрасными. Я вылила все содержимое банки. Осадок на дне ее был черный и маслянистый.
Быстро поставив банку в открытый ящик, стоявший рядом с пивом, я заметила, что все еще задерживаю дыхание; свиток я сунула туда же и, закрыв ящик крышкой, взяла его и отошла к дальней стене кабинета Кенна вошел, когда я ставила ящик на место. Ноги у меня подкашивались, я прошла мимо него во внутренний кабинет, рискуя споткнуться, но он уже поднимал чашку и даже не взглянул на меня. Сердце у меня бешено колотилось, я изо всех сил прижимала кулак к груди, стараясь не смотреть в его сторону.
Я начала наугад собирать с полок банки и бутылочки, мне было слышно, как он с резким выдохом поставил чашку на стол. О боги, лихорадочно твердила я. Что я натворила? Он вернулся. Вот он опустился на колени позади меня, и на одно ужасное мгновение мне показалось, что я допустила ошибку и он умрет прямо сейчас, но он собрал свои тряпки и возобновил неспешное кружение по полу. Я замерла, пальцы застыли среди беспорядочного многообразия банок с трапами и тиглей, которыми я заставила весь стол. Потом я осознала, что он стоит рядом со мной.
Я оцепенело отодвинулась в сторону, а он поставил чашу с водой на столешницу, окунул в нее новую тряпку, добавил натрона и начал ожесточенно раздвигать мои банки. В какой-то момент я увидела, что он прервал работу и нахмурился. Но потом он продолжил тереть и наконец закончил. Наградив меня холодным взглядом, он забрал чашу и ушел.
Я слышала, как он собирал свои вещи, но не могла пошевелиться. Меня сковал такой жуткий страх, которого я никогда не испытывала прежде, но под этим страхом струился тоненький ручеек возбуждения. Забрал ли он чашку? Внешняя дверь закрылась, и я побежала посмотреть. Чашки не было, на полированном столе Гуи остался только мокрый круг. Я вытерла его краем платья, потом достала из ящика свою банку, добавила воды из бутыли под столом, разболтала, взобралась на кресло Гуи и выплеснула содержимое из окна. Это было глупо, я знала, но у всех выходов стояли стражники или смотрители, а я не хотела рисковать, не хотела, чтоб в тот день меня кого-нибудь видел со странной банкой в руках.