Дворец Малинового Солнца

Сергеев Иннокентий

"...и лишь одно омрачало мою жизнь, порывом ледяного ветра врываясь на луга веселья, и окна распахивались, обнажая ужас ночи, и тогда меня охватывал трепет, и я закрывал глаза, но не мог избавиться от наваждения ужасная комната, таинственная страшная комната владела моими мыслями, и в душе моей царил мрак. В любой день и в любую ночь Минотавр мог потребовать новую жертву, и этой жертвой мог оказаться я. Тот странный человек, потревоживший однажды мой сон, отнял у меня покой. Кого разыскивал он, потрясая шпагой? Кого искал он среди ночи? Неизвестную мне женщину, ту, на чьём месте, возможно, могу оказаться и я. И что если однажды он так же склонится над моим спящим лицом и крикнет: "Это он! Тащите его!" И все мольбы мои будут напрасны, слёзы не смягчат сердца демонов. Какие пытки, какие страдания ждут меня тогда? Что перед ними подземелье! Ведь когда я томился в нём, у меня всё же была надежда, теперь же поистине дантов ад примет меня в свои огненные круги, и меня будет мучить жажда, и не будет воды, и я буду звать смерть, а её не будет. С некоторых пор я не видел больше моего ночного гостя, а прежде каждое его появление наводняло моё сердце страхом, мои губы мертвели, и смех превращался в рыдания; но даже не видя его перед собой, я всё же не был свободен от него - его тень преследовала меня, и куда бы я ни бежал, как бы ни старался скрыться, затерявшись среди шумных праздничных толп, карнавальных масок, среди песен и взрывов хлопушек, огней фейерверков, он, мой чёрный ночной демон, следовал за мной неотвязно, и я задыхался, и вот мне уже начинало казаться, что это веселье нарочно затеяно для того только, чтобы забыть о таинственной, грозной силе, от которой нет защиты, и эти люди смеются так громко и так неистово от того только, что хотят смехом своим заглушить стоны несчастных, и забыть об этом, забыть! Так Боккачо пировал в прохладе садов под говор фонтанов, а чума пожирала город, так веселился Валтасар, а ужасная рука уже выводила три слова на непонятном языке, и смысл их был грозен, приговор был уже вынесен. И я отдавался

пиршественному безумию и безумствовал сам, и хлопал в ладоши и декламировал стихи, и любезничал с дамами, и прятал под маской лицо своё, бледное, искажённое страхом лицо, а по ночам мне снились призраки в чёрных одеждах, как те, кто бросили меня в подземелье, мне снилась ужасная комната, таинственная страшная комната, окружённая бушующим морем праздника, огнями и музыкой. Я не расставался с флейтой, я сжимал её в руке как единственную свою надежду, и не потому только что музыка уносила меня прочь от моих мыслей, но - - однажды она вывела меня из мрака подземелья - - на что же ещё мог уповать я, если не на неё? Она спасала меня от отчаяния, она стала моим ангелом-хранителем, и чем бы ни была эта комната, прихотью императора, проклятьем этой земли или воплощением Ада, не для того же, право, я был вызволен из подземелья, чтобы теперь быть отданным на сожрание новой темнице! Бред? Больное воображение? Иногда я и сам начинал так думать, поддавшись безмятежности маскарада, разгорячённый вином и танцами, любовными ласками, зачарованный красотой музыки, я забывал о своих страхах, или они становились мне безразличны, и тогда я был искренен и в любви, и в веселье, и чёрные демоны отступали. Но они всегда возвращались. Ведь комната существовала. Могла ли она исчезнуть от взрыва хлопушки, от звона бубенцов? Когда я просыпался, а вокруг была пустота, и не было света, я знал, что она рядом, что она близко, что она ждёт меня..."

"...Не могу сказать, чтобы нравы, царящие в этом доме, отличались сколько-нибудь заметной религиозностью... ...Впрочем, церковь здесь всё же есть, но что это церковь! В Деяниях рассказывается история о том, как во время проповеди некий молодой человек из слушавших её, тщетно боролся со сном, который был явно сильнее его и наконец победил. Победа эта, впрочем, омрачилась пренеприятным событием - юноша упал из окна и разбился насмерть. Хорошо ещё, что проповедь читал сам апостол Павел, а что было бы, окажись на его месте другой? Разве это не назидание нам, ныне живущим? Господи, убереги нас от скуки! Застывшие витражи навевают сон, монотонные речитативы наливают голову тяжестью, и даже конфеты жевать становится скучно. Но в этой церкви никто не скучает, никто не падает здесь из окон, и не потому что окна здесь высоко, и добраться до них можно было бы, лишь вскарабкавшись по гладкой стене, а потому что окна эти, в сущности, и не окна вовсе, а премилые разноцветные картинки, и нет среди них ни одной неподвижной, их узоры непрерывно меняются, лаская взор игрой красок и форм, и игра эта не может наскучить, как не может наскучить пламя свечи, сколь бы сомнительным ни назвали это сравнение. Они так нарядны! Это называется оптической системой, если бы только нашёлся охотник назвать так эту невинную затею, которая есть в сущности ничто иное как обычный калейдоскоп - цветные стёклышки, что весело прыгают и перекатываются среди зеркал как морские камешки, которыми забавляются волны, от чего на стенах церкви возникают сказочные узоры и сменяются другими, так что ни один не сохраняется долго, и потому зрелище это не утомляет, и никто не падает здесь из окон, побеждённый сном. А вовсе не потому что окна здесь высоко. Хоть и проповедник здесь вовсе не зануда и не брюзга. Нарядившись арлекином, приклеив красную бороду и синие бакенбарды, отплясывает он на амвоне, выделывая восхитительные пируэты и антраша, поёт он псалмы, приятным тенором выводя рулады, и какая-нибудь дама прикладывает к глазу платок, а чьи-то пальцы пожимают её пальцы, и..."

Скарамуш прервал чтение и робко поднял глаза от страницы. - Продолжай,- кивнул головой король.- Всё это несколько сумбурно, но довольно занятно. Ободрённый монаршим благоволением, Скарамуш продолжал:

"...Мы любили проводить время в цветнике, в его беседках, в прогулках по его дорожкам - - Несмотря на то, что размеры внутреннего двора не были велики, спланирован он был столь искусно, что вовсе не казался маленьким так разнообразен был его ландшафт, где всё было миниатюрным - - холмы, луг и даже маленькая речушка... ...По всей окружности двор был опоясан галереей, в которой так хорошо было наслаждаться прохладой тени, когда жаркое полуденное солнце излучало зной..."

"...Дождь начался без предупреждения - туча, на которую никто до этого не обращал внимания, вдруг заслонила собой солнце, по тарелкам застучали капли, и все засуетились, бросившись прятаться к галерее. Только Цинцинатта не тронулась с места и вскоре осталась одна у скатерти, заставленной кувшинами, блюдами и бокалами, а бока апельсинов и ягоды винограда уже покрылись брызгами. Она запрокинула лицо к небу, подняв руку с бокалом, и от капель дождя, попадавших в него, вино плясало, выплёскиваясь, а потом Цинцинатта поднесла бокал к губам и стала пить. Не удержавшись, я вышел к ней, но дождь уже кончился, тучу отнесло ветром, солнце брызнуло, засверкало в траве, на лепестках цветов, и стало светло..."

"...- Ты не знаком с моим племянником?- спросила меня Цинцинатта. - Как?- сказал я, думая, что ослышался.- Ты шутишь? Она представила нас друг другу. Оказалось, что Эмануэль, а именно так звали этого молодого человека, и в самом деле был племянником Цинцинатты. Нужно сказать, что мы были с ним одного возраста, и всё же Цинцинатта, которая была явно моложе нас, приходилась ему тётушкой, поскольку была супругой его дяди. - Или уже нет,- сказал он.- Ведь раз не стало дядюшки, то значит, нет больше и родственных уз. И всё же я продолжаю называть её тетушкой. - Вас это забавляет? - О да,- рассмеявшись, сказал он. ...Цинцинатта удалилась, оставив нас наедине. Мы беседовали, прогуливаясь по галерее... - Вы музыкант?- спросил он несколько растерянно.- Право, это любопытно. А впрочем... - Меня пригласили сюда,- поспешил я объяснить.- Или... не пригласили... Доставили, так, вероятно, точнее. Он удивился ещё больше. - Простите, как вы сказали? Доставили? Я рассказал. Он часто прерывал меня вопросами, впрочем, не забывая извиниться. Выслушав мой рассказ, он надолго задумался. - Подождите, подождите...- вскричал он внезапно,- уж не тот ли вы человек... Ну конечно! Я должен был догадаться сразу же. Я смотрел на него, ничего не понимая. - Друг мой,- он взял меня за руку,- друг мой, я могу рассказать вам много, очень много интересного, и всё же останусь перед вами в долгу. Ответьте мне только на один вопрос, умоляю вас! Я изъявил готовность в меру своих возможностей ответить на любые его вопросы. - Скажите, ведь вас...- он сделал паузу,- ведь вас... убили тогда, в подземелье? Вопрос этот так ошеломил меня, что некоторое время я только молчал и смотрел на него широко открытыми глазами, не решаясь поверить своим ушам. Я хотел было переспросить, думая, что, быть может, ослышался, но вместо этого ответил: "Нет, сударь". - Вы уверены в этом?- спросил он строго. - Вполне,- сказал я.- Уверяю вас, я... живой. - Вы утверждаете это с такой уверенностью, а между тем это... в этом вопросе... м-да. Однако, это странно,- и он снова впал в задумчивость, а я подумал: "Да не сумасшедший ли он?" - Я вижу, вы в недоумении,- сказал он.- Я должен о многом рассказать вам. Пойдёмте. Пойдёмте в кабинет, там вы услышите мой рассказ, не здесь. Как только мы оказались в кабинете, он немедленно усадил меня в кресло и после непродолжительного вступления поведал мне свою историю. История эта была столь удивительна, что, право же, я не знаю, кто кого поразил больше - я, сказав, что я жив, или он, заявив, что он мёртв..."

– Что это за история?- спросил король. - Я изложу её вашему величеству вкратце,- сказал Скарамуш, закрывая книгу.- Молодой человек по имени Эмануэль приезжает в столицу, где у него есть влиятельный родственник, благодаря участию которого, этот молодой человек вскоре оказывается приглашённым на пир императора, где и проводит роковую для себя ночь, на исходе которой он умирает... - Так это правда?- сказал король.- Он мёртв? Скарамуш потупился. - И что же... - Очнувшись после своей смерти, Эмануэль обнаруживает себя в этом странном дворце, не зная, как он оказался здесь, теряясь в догадках. И только теперь, как ему кажется, всё начинает проясняться. Дело в том, что незадолго до появления музыканта... нашего героя во дворце здесь разыгрывается нечто вроде... лотереи... - Понимаю,- кивнул король. - Да, ваше величество. Эмануэль полагает, что его собственным появлением во дворце он обязан чему-то подобному, подобной же лотерее... Получив знак продолжать, Скарамуш снова раскрыл книгу.

"...Увы,- сказал он,- мне не довелось говорить с кем-нибудь, кто рассказал бы мне о том, как это было. Вам повезло больше. Однако должна существовать другая игра, быть может, на более высокой ступени или ступенях... Или же здесь? Как вы полагаете? Ах, простите,- рассмеялся он, увидев мой взгляд,- я тороплюсь, болтаю... Но когда вы узнаете обо всём, вы поймёте моё возбуждение и мою радость, я уверен, вы поймёте меня. Ведь новые люди появляются здесь постоянно, но я ни разу не замечал, чтобы их появлению предшествовало что-то подобное. И вот, наконец, вы... Как я был прав! Теперь я всё понимаю, ну конечно, ведь ступеней этих может быть очень, очень много, и... какая же это удача, что я встретил вас! - Мне это весьма приятно,- сказал я.- Однако... - Простите, что перебиваю вас,- сказал он.- Как вы полагаете, всё, что происходит здесь, что это? - Вы имеете в виду... простите... - Да, здесь. Игра? - Мне кажется... Вы рассказали мне свою историю, и я... право, не знаю...- сказал я. - Я расскажу вам один случай, очевидцем которого мне довелось стать. Однажды какой-то человек,- ни имени, ни прежнего положения его я не знаю,попытался войти в салон, где в это время собралось общество, обычное из тех, что собираются единственно для того чтобы затеять какую-нибудь игру, быть может, любовную... Человек этот, нужно сказать, был пьян, но не так

чтобы очень уж выделялся среди других, так что случай этот любопытен вовсе не своей оригинальностью, а скорее напротив, своей обыденностью. Итак, он пытался войти, но безуспешно, кажется, его даже вытолкнули за дверь. Что же произошло дальше? Бедолага, до крайности огорчившись, отошёл от двери, упал на диван и осушил графин некой бесцветной жидкости, бывшей, судя по всему, отнюдь не водой. После чего умер. Всё это произошло на моих глазах, и заняло не более получаса, но речь не об этом... Скажите, что это по-вашему? Игра? Да, но игра, которую разыгрывают сами гости. Но и они не могли знать, что всё так обернётся. Я допускаю даже, что кто-то из них был весьма огорчён и испытывал нечто вроде... нет, не раскаяния, конечно, но хотя бы жалости к этому бедняге, который умер столь забавным образом. Есть над чем подумать, не правда ли? - И всё же,- возразил я.- Можем ли мы на основании частного случая отрицать всякую упорядоченность в мироздании и полагать всё происходящее в мире не более чем игрой случая? Он улыбнулся. - Небеса и земля подобны,- сказал он.- Вы читали Сведенборга? Внезапно он вскочил на ноги и в видимом волнении стал расхаживать по кабинету. - Мировое зеркало! Вот великая разгадка. Ах, как жаль, что я не понимал этого раньше. Сколько времени было упущено в тщетных поисках... ведь я изучал схоластику, вам это неизвестно, конечно... Как жаль! Но разве мог я там, на земле, понимать это!.. - Позвольте,- робко сказал я.- Что же является отражением? Эмануэль остановился и посмотрел на меня. - Как вы сказали?- переспросил он. - Что же является отражением?- повторил я.- Небо ли - суть отражение земли, или напротив, земля - суть отражение неба? Эмануэль на секунду задумался. - И то и другое,- заявил он.- Без всякого сомнения. Они и существуют лишь потому, что существует зеркало. И это не единственный из небесных миров, далеко не единственный. Многие из этих людей попали сюда в точности таким же образом, что и я... - Вы хотите сказать, из дворца его императорского величества? - Да,- сказал он.- Многие, хотя и не все. Но убеждён, что все они так или иначе были приближены ко двору, что, впрочем, совсем неудивительно, ведь если есть в мире центры притяжения, вокруг которых вращаются судьбы, что-то вроде ковчегов, плывущих по океану бытия, то императорский двор, без сомнения, один из них. Что же до вашей истории,- продолжал он,- то мы имеем прекрасную возможность видеть, что то, что здесь, в небесном дворце, имеет форму игры, там, на земле, имеет форму закона. А значит, игра - это уже не вполне игра, но проявление некоего высшего закона, сокрытого и, быть может, вовсе непостижимого для всякого, кто обитает на этой половине дворца. - На этой половине?- не понял я.- Вы сказали, на этой половине? Что это значит? - Вот тут-то и начинается самое любопытное,- сказал он.- Вы, должно быть, не подозреваете о том, что дворец - это вовсе не то, что вы до сих пор видели, или вернее сказать, больше, чем то, что вы видели и могли видеть. - Право,- сказал я.- У меня нет в этом ни малейшего сомнения. - Вы видели Королеву? - Вы имеете в виду ту женщину, которая... - Да!- воскликнул он.- Ту самую, которая внезапно и непонятно откуда появляется на пирах и так же внезапно и необъяснимо исчезает. - Так это ей принадлежит весь этот дворец? - Я полностью убеждён в этом,- сказал Эмануэль.- В этом дворце очень много тайн. Где, по-вашему, она живёт? В этом дворце, да, но где? Должна существовать другая половина дворца. Может быть, она расположена с внешней стороны, а скорее всего, над дворцом, составляя его верхние этажи. Как, по-вашему, почему во дворце нет окон? Вы можете, конечно, возразить мне, а почему они непременно должны быть. И всё же, хотя бы со стороны внутреннего двора. Здесь никогда не бывает заката... - Для того, чтобы никто не мог увидеть верхние этажи, вы полагаете? Но для чего такие сложности! - Для чего?- сказал он с хитрой улыбкой.- Может быть, для того только, чтобы мы пытались их разгадать. И это уже само по себе может служить основанием для того чтобы сделать некоторые выводы. - Какие же?- спросил я. - Никто не задерживается здесь надолго,- сказал он.- Во всяком случае, до сих пор я таких людей не встречал. Некоторые умирают явно, как тот бедняга, о котором я вам рассказал, другие же просто бесследно исчезают. Впрочем, это неважно. Но должны ли мы с вами бояться этого? - Я вижу, вас это обстоятельство нисколько не смущает,- заметил я. - О да,- сказал он, всё более воодушевляясь.- Ведь умереть значит перенестись на более высокую ступень бытия. Я не знаю, успею ли я разгадать тайну Королевы, но что-то во мне говорит, что не разгадав её, я не смогу сделать новый шаг. Он рассмеялся. - Ах, мой друг, как много я вижу теперь! Но не могу передать это знание тем, кто живёт там, внизу. Вы полагаете, что это и не нужно? А вы правы! Зачем им всё это? Но скажите, вы твёрдо помните, что этот бритый субъект не зарезал вас ножом, или что-нибудь в этом роде? Хотя... он мог убить вас, когда вы спали... Он просветлел. - Вас убили во сне!- торжественно объявил он..."

"...Итак, жизнь моя состоялась. У меня были планы - они перечёркнуты, у меня было будущее, на которое я уповал и которым оправдывал своё безделье, когда праздно растрачивал время, и вот, его нет больше, а я так ничего и не успел, многие годы мечтая о празднике, который наступит когда-нибудь, всегда когда-нибудь, быть может, завтра... Но вот оно, завтра - прежняя жизнь состоялась, ожидания мои были напрасны, и ничто уже не изменит этого, ведь я умер. Где же она, та река, которую нам обещали греки, где она, вожделенная река забвения? Я хотел бы погрузиться в её воды, чтобы забыть то, чему нет больше оправдания, и избавиться от этой боли!.."

"... Так я узнал, что смерть не дарует упокоения, и узнал, что есть ад, и есть чистилище, и прошёл их, и простил прежнюю мою жизнь ради новой, которой уже не будет конца..."

"...И всё же она была, эта таинственная комната, и если мне было суждено вскоре покинуть этот гостеприимный дом, то мне, во всяком случае, не хотелось бы сделать это под пытками. - О каким пытках вы говорите?- с недоумением спросил Эмануэль. Я объяснил ему. - Так вот отчего вы печальны!- рассмеялся он.- И только-то? - Что же в этом смешного?- сказал я, несколько досадуя. - Спешу успокоить вас,- сказал он.- Ровно ничего страшного в этой комнате не происходит. Уж во всяком случае, там никого не пытают. - Что же тогда это за комната? И что там происходит? - Вы ни разу не пытались войти в неё? - Пытался. - И что же? - Мне кажется, вы и сами догадываетесь. - Полно!- сказал он.- Не будьте же так серьёзны. Может быть, вам представляется, что я говорю об этом неподобающе шутливым тоном и даже издеваюсь над вами, но поверьте, я далёк от того чтобы насмешничать. - И всё же объясните мне, в чём тут дело,- потребовал я. - Охотно,- сказал он.- В этой комнате происходят мистерии. - Мистерии? - Да,- сказал он, пожав плечами.- Только и всего. - По-вашему, это слово что-нибудь объясняет? - Справедливое замечание,- согласился он.- И всё же, никаких пыток ни над кем в этой комнате не производят. Между прочим, моя тётушка посвящена в них... - Цинцинатта?- воскликнул я с изумлением. - Да,- сказал он.- Но разглашать их таинство запрещено под страхом смерти. - Мне представляется странным,- заметил я,- угрожать смертью здесь, где жизнь столь быстротечна, и смерти не избежит никто. - Вы правы,- сказал Эмануэль.- Но так же и на земле. Все люди смертны, и это ни для кого не тайна, и всё же нет большего наказания за преступление чем эшафот. Поразмыслив, я был вынужден согласиться. - Я знаю о том, что происходит там, очень немногое,- сказал он.- Но насколько я могу судить, мистерии эти представляют собой ничто иное как любовные оргии. Либо завершаются любовными оргиями. - И Королева принимает в них участие? - Этого я не знаю. - А... Цинцинатта? - Полноте!- сказал Эмануэль, рассмеявшись.- Что же в этом такого ужасного? - Но почему же я ничего не знал об этом? - Вы непременно желаете, чтобы у предмета вашей любви не оставалось от вас никаких тайн? Когда бы это было так, жизнь сделалась бы намного скучнее, вы не находите? - Это не только её тайна,- сказал я.- Не допускаете ли вы, что познание этих мистерий может приблизить нас к разгадке тайны дворца? Эмануэль посмотрел на меня долгим взглядом, потом усмехнулся и покачал головой. - Я понял, чего вы хотите,- сказал он.- Вы хотите быть там. Но это не то, чего хочу я. У каждого из нас есть своя ночная тайна. Но это ещё не дверь во дворец Королевы..."

"...То, что рассказал мне Эмануэль, оказало настолько сильное воздействие на мои мысли и настолько сильно захватило моё воображение, что вскоре мнение его уже казалось мне бесспорным - - Мною всё больше стало овладевать желание поделиться услышанным с кем-нибудь ещё, но увы, мне положительно не к кому было обратиться. Цинцинатта с неизменной беспечностью отвечала на все мои излияния и вопросы прелестными, но всегда настолько неопределёнными и общими фразами, что их можно было бы даже назвать уклончивыми, когда бы было возможно заподозрить в неискренности столь очаровательно простодушное создание; прочие же обитатели этого дома и вовсе не давали мне ни малейшего повода предполагать с их стороны готовность к обсуждению подобных тем. Или таковы были здешние правила и нарушение их наказывалось столь строго, что они попросту боялись открыть мне свои подлинные мысли и опасения, подозревая в моих вопросах намерение выведать инакомыслие? Но если так, то кем же поддерживался этот закон, и кем он был установлен? Ведь если закон этот был установлен теми, кто жил здесь прежде, то их давно уже нет среди тех, кто живёт здесь теперь, а если не ими, то кем же? Неужели самой Королевой? В таком случае, в каждом, кто оказался здесь, изначально предполагалась должная степень осторожности и проницательности с тем, чтобы он сам, без чьей либо посторонней подсказки понял, как ему следует себя вести, и о чём говорить принято, а о чём нет. И это было бы вполне возможно, и кто-нибудь даже скажет, что так оно почти всегда и бывает в избранном обществе, когда бы не поразительное единодушие в соблюдении этого правила. Ведь кроме моего друга да разве ещё того странного господина в голубом парике - моего милого кукольника, который, кстати, с некоторого времени бесследно исчез,- никто и не помышлял о том чтобы выяснить, каким образом он оказался в этом дворце, и о том, как ему предстоит его покинуть, а между тем люди исчезали бесследно, и появлялись новые, и таким образом круг лиц, собравшихся здесь, был подвержен постоянным переменам. И уж конечно не могли быть столпами закона те мнимые правители дворца, которые сменяли один другого чуть ли не ежедневно и избирались столь нелепым и случайным образом, что сам титул их становился чем-то вроде театральной роли..."