Дворец Посейдона
Шрифт:
— Какой поезд? — крикнул Заза.
— Ереванский.
— До Тбилиси довезешь?
— Почему нет, а билет у тебя есть? — И торопливо добавил: — Поднимайся, билет купишь здесь.
«Начало недурное!» — подумал Заза, сам не зная твердо, что он имел в виду.
Театр
Дома его дожидалось письмо: срочно вызывали в театр. Число стояло вчерашнее. Заза поспешил в театр. У входа за стеклянной перегородкой сидел вахтер, угрюмый, как бюст Гиппократа в аптеке.
— Вах, Заза! — при виде Зазы он так и подскочил. —
— Что случилось?
— Почем я знаю. — Он засуетился: — Пойду доложу!
Он побежал тяжело и неуклюже, словно нес посуду, которую боялся уронить. Заза улыбнулся. Наверное, дело серьезное, иначе вахтер не стал бы бегать. Он направился к кабинету директора.
В дверях он столкнулся с вахтером:
— Входи, входи, — зашептал он.
Георгий Гобронидзе был один. Вначале он вроде и не заметил, что вошел Заза, даже головы не поднял. Потом взглянул на Зазу и спросил:
— Явились?
Он опять вернулся к бумагам и небрежным жестом предложил ему сесть. Заза опустился на стул.
Георгий Гобронидзе отложил бумаги в сторону, снял очки и взглянул на Зазу:
— Вы, вероятно, слышали, — начал он, — что Сандро Канчавели заболел…
Заза, разумеется, знал об этом. Потому-то он и взял отпуск: это был первый случай, когда в середине сезона кто-нибудь уходил в отпуск.
— Да, я знаю, — ответил Заза.
— М-да, — Георгий помолчал, он как будто не ожидал, что Заза знает об этом.
Наступило молчание.
— Вы сейчас в отпуске, верно?
— Да…
— Есть решение, чтобы вы продолжили работу над спектаклем.
— Я?
— Мы надеемся, что вы серьезно отнесетесь к делу.
Этого Заза никак не ожидал. Он прямо остолбенел от неожиданности и не знал, что отвечать.
— Вот так, — произнес директор, давая попять, что разговор окончен.
Заза встал.
— Да, по…
— Посмотрим, на что молодые способны. Хотя делать там уже нечего, и я надеюсь, что вы ничего изменять не станете.
— Тогда зачем же я нужен? — спросил Заза.
— Нет, вы меня не так поняли…
— Я прекрасно вас понял…
— Машина уже двинулась, — сказал Георгий Гобронидзе, — не можете же вы ей на ходу менять колеса? — засмеялся он. — Вы должны немного подтолкнуть ее.
— Но ведь я в отпуске.
— Вы должны вернуться. Так нужно для театра. Свой отпуск используете потом. Кстати, учтите, вас прикрепили к этому спектаклю по моему предложению.
— Благодарю.
— Я надеюсь, вы оправдаете доверие, — директор тоже поднялся, — вы можете сейчас же приступить к делу, актеры уже предупреждены.
Заза ничего не ответил.
Полоний: Если через час я не уйду…
Горацио: Свидание?
Полоний: Я должен взять билеты в цирк для детей…
Горацио: Завидую тебе!
Офелия: А эта девочка что тут торчит?
В самом углу съежившись сидела Нинико.
Королева: Откуда я знаю! Ты видела Этери?
Офелия: Видела.
Королева: Ну и что?
Офелия: Тот отрез на платье она возвращает обратно, тс-с!
Вошел Заза и сел за режиссерский столик.
Король: Начнем?
Заза
Король: Как здравствует принц крови нашей, Гамлет?
Гамлет: Верите ли — превосходно. По-хамелеонски. Питаюсь воздухом, начиненным обещаниями. Так не откармливают и каплунов.
Король: Этот ответ без связи, Гамлет. Он ко мне не относится.
Гамлет: А ко мне и подавно.
Заза: Почему он с ним так разговаривает?
Гамлет: Простите?
Заза: Я спрашиваю, почему Гамлет так отвечает ему? Хорошо, продолжайте!
Гамлет: А ко мне и подавно (Полонию). Милорд, вы играли на сцене в бытность свою в университете, не правда ли?
Полоний: Играл, милорд, и считался хорошим актером.
Гамлет: Кого же вы играли?
Заза: Живее!
Гамлет: Вы что-то сказали?
Заза: Я сказал — живее!
Гамлет: Ясно!
Заза: Продолжайте!
Зазе иногда казалось, что эти знаменитые актеры с ленивыми движениями льва проглотят своего новоиспеченного режиссера, как глотают львы надоевшего дрессировщика. Он их боялся так, как боятся дети с нотными папками — маленькие музыканты — уличных мальчишек. Но он понимал, что ни в коем случае не должен дать почувствовать своего страха артистам. И он боролся с ними изо всех сил, боролся с застенчивостью, неуместной сейчас, и потому становился чрезмерно строгим.
Заза: Я сказал — продолжайте!
Офелия: Чего ради эта девочка тут торчит!
Заза: Она смотрит и учится.
Офелия: Ах, учится! А я не хочу, чтобы на меня смотрели посторонние!
Заза: Она не посторонняя!
Офелия: Не знаю, кому как…
Заза: Продолжайте!
Офелия: Я не могу так работать!
Странная девушка Нинико. Когда она смеялась, можно было подумать, что она на самом деле счастлива. Но достаточно было внимательно присмотреться к ней, чтобы заметить, что она постоянно о чем-то думает. И при этом у нее бывало такое лицо, словно она напряженно и сосредоточенно слушает кого-то невидимого и не может понять, что он ей говорит. Торнике несколько раз наведывался к ней в театр. Катал ее с подругами на машине. Иногда он как бы случайно встречал ее на улице и, не переставая ежеминутно поглядывать на часы, все же провожал ее до самого дома.
Нинико: День-то какой хороший!
Торнике: Какой хороший день!
Нинико: Снег белый какой!
Торнике: Какой белый снег!
Нинико: Значит, так нельзя, Торнике?
Торнике: Нельзя.
Нинико: А мне почему-то хочется разговаривать именно так. А если ты обижаешься, я замолчу.
Нинико чувствовала, как внезапно изменились к ней все. До сих пор, пока она дожидалась за кулисами своей немногословной роли, все ласково называли ее: «Нинико! Нинико!» — и говорили: «Чудесная девушка эта Нинико». Теперь же все отвернулись от нее. Может, это случилось оттого, что нарушилось раз и навсегда установленное правило: выдвигали того, кто должен был остаться позади. Беда в том, что у нее не было никаких претензий.