Дворец сновидений
Шрифт:
Марк-Алем поднялся по лестнице и шел в потоке десятков других служащих, непрерывно втягивавшихся открытыми с обеих сторон дверями. Чем ближе он подходил к кабинетам Интерпретации, тем сильнее ощущал, что временная уверенность в себе, которую он демонстрировал в буфете, рожденная лишь благодаря унижению другого, все явственнее его покидает. Вместо нее он вновь ощутил усиление страха, медленно и равномерно нараставшего, по мере превращения его в рядового служащего, затерянного в гигантском механизме.
Еще издали он увидел свой рабочий стол с лежавшей на нем папкой и пошел к нему, чтобы занять место у его края, словно возле берега океана мирового сна, из мрака которого вылетали черные и угрожающие брызги, поднятые неизвестно из каких глубин. О господи, вздохнул он, спаси и сохрани меня, о господь всемогущий!
Погода
Чего он только не наслушался за это время о Табире и о том, что там творилось. На первый взгляд казалось, что сотрудники не говорят о нем ни слова, по проходили дни, и из одной фразы, которую кто-то прошептал в буфете, из другой, подслушанной случайно у входа, в дверях или за соседским столом, кусочки мозаики мало-помалу и совершенно неосознанно складывались в полную картину, и их уже было не стереть из памяти. Так, например, были голоса, уверявшие, что индивидуальный просмотр сновидений был всего лишь переходной фазой человечества и что придет время, когда сновидения утратят это свойство и, подобно движениям или другим действиям человека, станут видны кому угодно. Одним словом, как некое плодоносящее растение, которое до определенного срока растет под землей, пока не придет ему время выйти на поверхность, так и человеческое сновидение до поры до времени находится внутри сна спящего человека, но это вовсе не означает, что так будет всегда. Однажды оно выйдет на солнечный свет, займет свое место среди мышления, опыта и человеческой деятельности, и хорошо это будет или плохо, изменится мир из-за этого к лучшему или к худшему, это одному богу известно.
Другие говорили, что Апокалипсис — это не что иное как день, когда сновидения выйдут на волю из тюрьмы сна, потому что воскрешение мертвых, которое люди представляли себе в метафизическом смысле, может осуществиться только в такой форме. Разве сновидения — это не послания обитателей загробного мира? — говорили они. Эта их многовековая мольба, жалоба, просьба, это их требование, назови как хочешь, однажды будет принята во внимание и удовлетворена.
Были и другие, те, кто, соглашаясь с этим, объяснение предлагал совершенно противоположное.
Выход наружу сновидений, говорили они, в суровый климат нашего мира, приведет лишь к их увяданию и смерти. Это и станет подлинным расставанием с кошмарами покойных, то есть с прошлым; расставанием, которое одними именовалось несчастьем, а другими — освобождением и подлинным обновлением мира.
От всех этих рассуждений разум Марк-Алема изнемогал. Но все же самыми непереносимыми были те длинные и бесцветные дни, когда никто ни о чем не говорил, когда ничего не происходило, а он должен был работать, склонившись над делом, перебираясь из одного чужого сна в другой, словно в тумане, который иногда, казалось, немного рассеивался, но все равно в целом оставался мрачным и полным тоски.
Была пятница. У баш-эндероров, сотрудников Главсна, в этот день должно царить особое оживление. Наверняка был уже выбран главный сон и они готовились отправить его во дворец самодержца.
На улице давно дожидалась карета с королевским гербом и стражниками. Главный сон будет отправлен, но и после его отправки в отделе будет по-прежнему царить оживление, напряженное ожидание или, по крайней мере, любопытство, как встретят его во дворце. Обычно отклик становился известен на следующий день: падишах был доволен им или падишах не сказал ничего, и иногда: падишах был огорчен главным сном. Но такое
Как бы то ни было, дни там текли радостно и совсем по-другому. Неделя пролетала быстро в ожидании пятницы. А в других отделах все было серым и унылым.
А ведь все мечтают работать в Интерпретации, думал Марк-Алем. Если бы они только знали, как томительно тянутся здесь часы! И словно этого мало, еще и бесконечный страх, висящий в воздухе повсюду (из-за горящих жаровен Марк-Алему казалось, что у страха запах тлеющих углей).
Он склонился над папкой и продолжил читать. Руку он более или менее набил, и теперь толкования давались ему намного легче. Через несколько дней можно будет сдать папку с его первым делом. В ней осталось совсем немного листков. Он прочитал несколько скучнейших сновидений, в которых фигурировали черная вода, больной петух, увязший в луже, и ревматизм, оказавшийся вне человеческого тела, причем на какой-то гяурской свадьбе. Что за дрянь, пробормотал он и положил перо. Похоже, напоследок остались совсем уже какие-то отбросы. Воображение вновь унесло его в кабинеты баш-эндероров, так утомленные серыми буднями люди представляют себе праздничный дом, где готовятся к свадьбе. Этих кабинетов он не только никогда не видел, но даже не знал, в каком крыле Дворца они находятся, и все же был уверен, что там все по-другому, там непременно должны быть большие окна до самого потолка, из которых изливается мрачное сияние, облагораживающее людей и вещи. Там даже страх, пусть по сути своей и ужасный, поскольку исходил из самого центра своего зарождения, должен был принимать, без сомнения, величественный вид. Подобно солнцу он изливал на всех несчастья, а иначе чем можно было объяснить то, что даже с петлей на шее осужденные кричали: да здравствует султан!
Эх, вздохнул про себя Марк-Алем и вновь занес над страницей перо. Он старался работать не отвлекаясь, пока не прозвенел звонок, извещавший об окончании рабочего дня. У него оставались еще два сна. Неплохо было бы разделаться и с ними, чтобы закрыть дело и сдать.
Со всех сторон до него доносился шум, служащие вставали из-за столов и направлялись к выходу. Через некоторое время, когда вновь воцарилась тишина, в зале остались только те, кто решил поработать сверхурочно. Марк-Алем ощущал, как пустота, образовавшаяся после ухода сотрудников, проникает прямо ему в душу. Каждый раз, когда он оставался сверхурочно, у него появлялось это ощущение пустоты, но ничего с этим нельзя было поделать. Всем сотрудникам рекомендовалось время от времени добровольно работать сверхурочно. Ну что же, пусть и сегодня будет как будет. Подавив чрезмерно долгий вдох, который на самом деле был вздохом печали, он принялся читать первую страницу. Хм, удивился он после первой же строчки. Где-то ему уже попадался этот сон? Пустырь с мусором возле моста и какой-то музыкальный инструмент… Марк-Алем чуть не вскрикнул от изумления. Впервые он столкнулся со сном, которой прошел через его руки в Селекции. Он обрадовался, словно встретил знакомого, посмотрел по сторонам, чтобы поделиться с кем-нибудь таким удивительным совпадением, но людей в зале было слишком мало, и ближайший сидел в добрых десяти шагах от него.
Все еще испытывая оживление от небольшого происшествия, он принялся читать описание сновидения, вначале слегка рассеянно, потом со все большим вниманием. Он не мог пока извлечь никакого смысла из него, однако это его не беспокоило. Многие сновидения на первый взгляд казались не имеющими смысла, напоминали закрытые ворота, но достаточно было найти небольшую трещинку, и сновидение неожиданно поддавалось. Вот и у этого он тоже зацепится за какую-нибудь щепочку. И сразу после этого, благодаря накопленному опыту, вскроет его и выпотрошит до самого дна. Ему доводилось слышать, что именно так, с жарким пылом, словно рассказывая об овладении девственницей, мастера делились историями сложных сновидений, которые вначале не поддавались, безжалостно мучили их до тех пор, пока внезапно, когда никто уже и не ждал, уступали и признавали свое поражение.
Марк-Алем принялся читать чуть ли не вслух. Пустырь с мусором, древний мост, неизвестный музыкальный инструмент и разъяренный бык. Символика сновидения была богатой, только вот связать между собой все эти символы никак не удавалось. А ведь в сновидении связь между символами обычно имела большее значение, чем сами символы. Он попробовал соединить их попарно: мост и быка, музыкальный инструмент с помойкой, затем мост и музыкальный инструмент, помойку с быком, снова быка с музыкальным инструментом.