Дворец вечности
Шрифт:
— Так приходит война, Лисса, — устало сказал он. — Разве вы или ваш отец не пытались узнать, почему? Неужели Мнемозина доживет до ударов или плача?
— Постарайтесь уснуть, — мягко сказала Лисса. — Вы зря возбуждаетесь.
— О, Господи! — беспомощно выдохнул Тевернер, когда комната тяжело накренилась.
Довольно скоро, как ему показалось, он проснулся от необычного ощущения в ногах. Он открыл глаза и подумал, не сон ли это. Он лежал на кровати. Вместо запачканной кровью куртки и брюк на нем была зеленая пижама. Та
Только ноги были какие-то странные, неподвижные, потому что на них давило что-то теплое.
Приподнявшись, он обнаружил, что мышцы, так болевшие накануне, стянулись, как сырая шкура на солнце. Он упал на спину и попытался снова подняться, но уже более осторожно. Сначала он поднял голову.
— Хэлло, — сказал детский голос.
— Хэлло. — Тевернер снова опустил голову на подушку. — Ты, наверное, Бетия.
Лисса редко упоминала о ней, но Тевернер знал, что ее кузина Бетия живет у Говарда Гренобля, потому что ее родители погибли от несчастного случая.
— Откуда ты знаешь? — разочарованно спросила Бетия.
— Слезь с моих ног, и я скажу тебе.
Он ждал, пока она сползет в сторону и стоически переносил боль в избитых ногах.
— Ну?
— Мне сказала Лисса. Я все про тебя знаю. Ты кузина Лиссы, ты живешь здесь и тебе три года.
— Три с половиной, — торжествующе сказала Бетия. — Не очень-то много ты знаешь!
— Значит, три с половиной? Как же это Лисса так ошиблась?
— Лисса делает кучу ошибок. Я боюсь за нее.
Манера говорить и смысл ее слов поразили Тевернера.
Даже тембр голоса отличался от того, какой можно было ждать от трехлетнего ребенка; отличие слабое, но безошибочное, как эхо в театре отличается от эха в соборе. Тевернер решил посмотреть на Бетию и постарался сесть, с ворчанием пуская в ход мышцы.
— Ты чувствуешь боль.
— Чувствую, — согласился Тевернер, с любопытством разглядывая ребенка. Худенькая, но крепкая, с перламутровой кожей. Большие серые, как у Лиссы, глаза смотрели на него с круглого личика, которое уже намекало на будущее совершенство. Волосы цвета полированного дуба падали на вырез зеленой туники.
— Дай мне почувствовать эту боль.
Бетия скользнула на край кровати и положила маленькие пальчики на его левую руку. Глаза ее расширились как у совы.
— С болью это не выйдет, — улыбнулся Тевернер. — Я могу ее чувствовать, а ты нет.
— Так говорит Лисса, но она ошибается. Тебе больно здесь, здесь и здесь… — легкие пальцы Бетии двигались по его телу под простыней по направлению к избитому паху.
— Эй! — схватил он ее за руку. — Хорошие девочки не ведут себя так с незнакомыми мужчинами!
Часть его мозга отметила любопытный факт, что, хотя его синяки были скрыты под пижамой, каждое прикосновение пальцев приходилось на главный болевой центр.
— Ну, тогда сам и выпутывайся! — сердито сказала Бетия и сползла с постели.
— Вернись, Бетия.
Она повернулась лицом к нему, но смотрела в другой конец комнаты. Глядя на крошечную частицу человечества, хрупкий, но упрямый кораблик, которого не поколеблют просторы космического океана, хотя он только что вышел в плавание, Тевернер чувствовал редкое для него желание иметь собственного ребенка, "Уже поздно, — подумал он, — тем более теперь, когда ясно, что идут сиккены". Он с надеждой состроил лучшую свою улыбку.
— Лисса не говорила мне, что у тебя такой характер.
— Лисса всегда все делает не так, — Бетия фыркнула так громко, насколько позволял ее игрушечный носик.
— А ей понравится, если она услышит твои слова?
— Она не услышит.
— Я имею ввиду, что ты не должна бы так говорить.
— Даже если это правда?
— Ты не знаешь, правда это или нет. — Тевернер чувствовал, что увязает все глубже. — Лисса женщина, а ты еще ребенок.
Бетия раскрыла рот и обвиняюще взглянула на Тевернера.
— Ты такой же, как и все! — взвизгнула она и исчезла, оставив Тевернера со смятыми несоразмерно случаю чувствами.
"Я спугнул ее", — печально подумал он, вставая с постели.
Осмотр комнаты показал ему, что его одежда висит в шкафу, выстиранная и высушенная. Другая дверь вела в обширную душевую. Он включил горячий душ, снял пижаму и благодарно встал под горячий конус. Он стал намыливаться и только тогда заметил, что его левая рука, особенно пострадавшая накануне, больше не болит. Черные кровоподтеки еще остались, но боль ушла; то же произошло с безобразной черной опухолью с левой стороны груди, куда пришелся удар ружейного приклада. Напряженные рубцы все еще покрывали его тело.
— Здорово, будь я проклят! — сказал он вслух.
— Да. И будешь, — прозвенел ликующий голос Бетии у дверей. Ее круглое лицо сияло, когда она заглядывала в душевую, готовая убежать.
— Не уходи, — сказал Тевернер, решив не делать на этот раз неверного шага. — Это ты сделала? — Он вышел из-под душа, с удовольствием сгибая свою левую руку.
— Конечно, я.
— Это замечательно. Ты целительница, Бетия.
Она благодарно взглянула на него и вошла в душевую.
— Как ты это делаешь?
— Как? — растерянно спросила Бетия. — Никак. Просто делается. Вот так.
Она с важным видом подошла к нему. Он встал на колени и позволил ее рукам пройтись по всему его мокрому телу; он даже не смутился, когда кончики ее пальцев бегло коснулись его половых органов. Когда он снова встал, все следы боли исчезли из его тела, а мозг был полон чувством общения, которого он никогда не испытывал. Бетия улыбнулась, и он вдруг почти испугался ее. Он быстро вытерся, вернулся в спальню и оделся. Бетия вышла за ним, внимательно глядя на него.