Дворец вечности
Шрифт:
— Рад снова видеть вас, Джервез! — быстро сказал Гренобль, протягивая руку.
— И я рад видеть вас, сэр, — сказал офицер и снова повернулся к Тевернеру. — Но сначала…
— Позвольте мне представить вас друг другу, — перебил его Гренобль. Лейтенант-полковник Джервез Фаррел — полковник Мак Тевернер. Мак — друг моей дочери, и он остановился у нас на несколько дней.
Если Гренобль был смущен присутствием Тевернера или сценой, которую он, вероятно, видел, то не подал вида.
Фаррел не мог скрыть своего удивления. Его глаза обежали гражданскую
— Мне очень жаль, что я…
— Я больше не полковник, — ответил Тевернер. — Я вышел в запас несколько лет назад.
— Это правда. У Мака инженерный концерн прямо здесь, в Центре.
Гренобль улыбнулся, лукаво дернув бровью, что Тевернер перевел как: "Не могу же я представить вас как мастера на все руки".
Едва заметно кивнув в знак того, что понял, Тевернер извинился и прошел мимо группы. Пересекая приемный зал, он слышал, как Гренобль заговорил с Фаррелом с заметной теплотой:
— Ну; Джервез, как ваш дядя? Я не видел его целую вечность…
Тевернер уже наполовину поднялся по лестнице, когда его медлительная память включилась от произнесенного Греноблем слова «дядя» и установила личность Фаррела.
И он споткнулся. Тот небывало молодой полковник, которого Тевернер чуть не сбросил с крыльца, был племянником Беркли X. Гуга, Верховного Президента Федерации.
Тевернер видел его портреты в армейских журналах, но никогда не обращал на них особого внимания, потому что с детства получил отвращение ко всему, что относилось к пропаганде. Тылы Фаррела объясняли его почти хозяйское отношение к резиденции Администратора.
Он нашел Лиссу на широкой веранде, выходящей на бирюзовую воду бассейна. Лисса наклонилась над треногой широкоэкранного электронного телескопа, наводя его на юго-запад, на нестерпимо-яркое серебряное озеро нового военного поля, видимое сквозь деревья. Тевернер позволил своим глазам насытиться неумышленно-чувственной позой, черными волосами, смуглой кожей, сверкающей под солнечными лучами и контрастирующей с белизной простого платья.
— Догадайтесь, что я чуть было не натворил, — сказал Тевернер.
— Ох, Мак!
Она испуганно посмотрела на него и улыбнулась. На загорелом лице ее зубы казались флюоресцирующими. Тевернер почувствовал знакомую дрожь где-то внутри и подавил ее, сосредоточившись на своих сорока девяти годах против ее девятнадцати. Он описал инцидент на крыльце.
— Джервез Фаррел? — сказала она. — Не думаю, что когда-нибудь встречалась с ним, разве что очень давно, так что забыла об этом. Отец хочет, чтобы он остановился у нас.
— Здесь? — Тевернер подосадовал на пронизавшую его боль ревности. Это необходимо?
— Нет, не необходимо, но это, кажется, хорошая идея, — беззаботно сказала Лисса, налаживая треногу, и Тевернер подумал, почувствовала ли она его ревность и не расплачивается ли он теперь за упрямый отказ принять великий дар. После нескольких месяцев знакомства он достаточно хорошо узнал Лиссу и подозревал, что, чем выше мотивы его отказа спать с ней, тем сильнее ее обида. Он внимательно смотрел ей в лицо, когда сообщал, что нашел себе другое место для временного жилья и уходит отсюда.
— Я сегодня утром говорила по телефону с Крисом, — сказала она, видимо не зная, что Тевернер виделся с ним, — и просила его не выступать в марше протеста, но он и слушать не хотел.
— Разве это так важно?
Лисса посмотрела на него встревоженными глазами.
— Это меняет все. Отец представляет Верховного Президента на Церуле.
Тевернер впервые услышал от нее это официальное картографическое название Мнемозины.
— И что?
— Ну, я никогда не думала, что Крис свяжется с антифедеральным движением. Как ни странно, Мак, я считала бы скорее вас предназначенным для протеста, чем Криса.
— В свое время я предназначался для множества дел, но мне ни разу не предлагали такого демонстративного несоответствия, как "Джири Вейвода не умер".
— Это не смешно.
Лисса снова повернулась к электронному телескопу и включила экран.
— Я пойду попрощаюсь с Бетией.
Тевернер почувствовал себя униженным.
— У нее послеобеденный сон. Загляните к ней в спальню.
— Ладно.
Задетый безразличным голосом Лиссы, Тевернер покинул веранду и пошел искать комнату Бетии.
Комната была небольшая и по стилю ничем не отличалась от остальных. Ни детской мебели, ни игрушек. Крошечная фигурка лежала прямо и неподвижно в середине постели, спокойная, самоуверенная, но одинокая. Он снова почувствовал желание иметь своего ребенка. Он вошел в поляризованные сумерки и остановился у постели, глядя на румяное, беззащитное лицо и пытаясь совместить его детскую обычность с аурой странности, преждевременного развития и целительных прикосновений библейской святой.
Глаза Бетии были закрыты, но у Тевернера было отчетливое впечатление, что она не спит. Он шепотом окликнул ее. Ответа не было. Он отошел от постели со сверхъестественным чувством вины за какое-то святотатство.
Возвращаясь на веранду, он услышал голос Лиссы, прерываемый незнакомым мужским смехом. Войдя, он обнаружил рядом с Лиссой Джервеза Фаррела.
— Вот и он! — воскликнул с энтузиазмом Фаррел. Возбуждение изменило его темное лицо. — Где вы были, Мак?
Говард привел меня к своей очаровательной дочери, и я рассказал ей, как чуть не вышвырнул вас из дома.
Тевернер прищурился.
— Странно. А я ей рассказал, как чуть не выкинул вас.
— Превосходно!
Фаррел радостно засмеялся, словно Тевернер сказал что-то страшно забавное, и все время не сводил глаз с Лиссы, приглашая ее посмеяться тоже. Тевернер удивился, что Лисса ответила ломким звенящим смехом. Но еще больше его заинтриговала игра Фаррела, так резко отличавшаяся от упорной неприязни, которую Тевернер видел в его глазах после вмешательства Гренобля в инцидент на крыльце.
— Я ходил попрощаться, — сказал Тевернер и поглядел на Лиссу. Спасибо за гостеприимство. Может быть…