Дворяне 2
Шрифт:
Когда выпили обе бутылки наливки на шестерых, (тут были ещё Серёжа и Коля Верещагины) Семён Александрович почувствовал себя совсем хорошо, нервы успокоились, и он начал рассказывать.
– Смерть в любом случае ужасна. Но ещё хуже, когда её ждёшь и знаешь, что вот сейчас тебя убьют. К нам в камеру несколько дней никто не заходил. Пищу нам тюремщики не давали, пить давали мало, и мы постоянно хотели пить и есть. Воду давали, наверное, из лужи, она была с душком и грязная. Спать заключённым было негде, так как спальных мест имелось четыре, а людей посадили в камеру пятнадцать. Под конец я так измучился, что уснул прямо на полу. Сначала все в нашей камере надеялись, что разберутся и нас отпустят, но потом поняли – расстреляют. Было ясно слышно, как
– Неужели большевики способны на такое? – с удивлением воскликнул Михаил. – Я очень верил им. Все за столом начали высказывать своё возмущение. Они понимали, что Семён Александрович не преувеличивает. Да и другие действия большевиков тоже разочаровывали крестьян. Продразвёрстка превратилась в поборы, поэтому крестьяне решили прятать свой урожай. У Михаила Чернова хозяйство было самое крепкое в деревне Гарь, и волостное руководство обложило его большим налогом, как кулака. В кулаки он попал в связи с тем, что нанимал батраков. Силами своей семьи он с делами в хозяйстве не справлялся, хотя у него пришёл с войны старший сын, да и двое следующих сыновей подросли. И всё равно приходилось нанимать работников, а это по нынешним законам считалось почти преступлением и облагалось дополнительным налогом. Он говорил Верещагину то ли в шутку, то ли всерьёз:
– Вы мне сослужили, Семён Александрович, медвежью услугу тем, что добавили мне лошадей, коров и землицы тоже. Я уж думаю пустить скотину под нож, да продать мясо, а деньги припрятать. Всё равно прибыли от них нет, приходится большие налоги отдавать.
Семён Александрович отвечал ему тоже шуткой:
– Так отдай мне скотину обратно. Ну, выручишь ты деньги от продажи мяса, а бумажки, царские деньги, большевики печатают, и они с каждым днём обесцениваются.
Михаил хитро посмотрел на собеседника и ничего не ответил, а перевёл разговор на другую тему. Его интересовало, как себя ведут Калачёвы, куда уехал Пётр. Разговоры затянулись надолго, так как медовухи было много. Семён Александрович уже стал отказываться от лишнего бокала медовой бражки, к ночи ему стало тяжело, клонило ко сну, да и сердце ныло. Сын Александр заметил это:
– Что-то ты, папа побледнел, тебе плохо? – забеспокоился он. – Ты иди, приляг, а я посижу с гостями.
Гости тоже посоветовали ему идти лечь и, когда он встал, чтобы уйти к себе в спальную комнату, Михаил вдруг спохватился:
– Я забыл вас спросить, вам нужен третий амбар, он же пустует?
– А, почему ты спрашиваешь?
– Я мог бы его купить. Мне уже зерно негде сушить, двух амбаров не хватает, – пояснил Михаил. Гость и хозяин недолго торговались: сначала Михаил предложил за амбар 10 тысяч рублей, но это было дёшево, учитывая инфляцию. Договорились о цене в 15 тысяч рублей, и решили что, отдаст Чернов эту сумму Верещагиным по частям, в рассрочку.
Лёжа в своей комнате в кровати, Семён Александрович слышал, как мужские голоса гудели в столовой. Он хотел спать, но не мог уснуть от ноющей боли в сердце. «Зря я пил вино, – думал он, – с больным сердцем нельзя». До 1915 года, Семён Александрович возил с юга фрукты и виноградные вина. Каждый день, в обед перед едой, он выпивал по бокалу красного вина для аппетита. Это примерно, по 100 граммов слабого виноградного вина. Были дни, когда он пропускал такой ритуал, по какой-нибудь причине. Алкоголиком он себя не считал. После 1915 года он перестал ездить на юг из-за войны, и перестал пить вино для аппетита. Других спиртных напитков ему не хотелось, а вот о виноградном вине Верещагин скучал.
Вспомнил он сейчас о Шурочке, о любимой жене, раньше она спала на этой кровати, на которой он лежал. Стал он вспоминать других детей, которых не было рядом, особенно пропавших Костю, Ваню, Семёна. Всей душой он верил, что эти парни живы.
Было слышно, как уходили гости, они старались не шуметь, думали, что Семён Александрович спит. Но он не спал. Вскоре в доме стало совсем тихо. Он подумал о Пете: «Как-то он там, в лесу живёт. Наверное, у него с друзьями построена землянка, не удобная, сырая. В наших заболоченных лесах невозможно построить сухую землянку».
Вдруг, в его окно тихонько постучали. «Это Петя», – подумал он. Его сердце радостно билось, он с трудом встал и начал всматриваться в темноту за окном. Там едва вырисовывался силуэт человека, но по его фигуре Семён Александрович узнал сына. Он зажёг свечку, вышел в коридор и отворил засов. На пороге появился Пётр. Они обнялись.
– Пойдём в столовую, – тихо сказал отец, – ты, наверное, есть хочешь?
После гостей осталось немного картошки и солений. Самовар тоже был ещё тёплый. От еды Петя не отказался, но ел не спеша, словно сытый человек. Отец поинтересовался, чем они там, в лесу, питаются. Петя похвастался, что еды достаточно, дело в том, что из пятерых дезертиров, которые в лесу скрываются, четверо из окрестных деревень, и они приносят всё необходимое для жизни. Землянка у них хорошая, с печкой, но живут они в большом сарае, который приспособлен для хранения зерна.
– Мы можем часть своего зерна тоже в лесном сарае хранить, – сказал Петя. – Парни своё зерно в мешках уже перевозят в лес, чтобы большевики не отобрали.
– Это хорошо, – согласился отец, – но у нас урожай зерновых культур убран только наполовину. И ты сбежал. Зря ты застрелил Василия, что теперь собираешься делать? – спросил отец, и с тревогой посмотрел на сына.
– Я застрелил его в отместку за тебя. Он предал нас всех, а ты мог погибнуть. Буду бороться с большевиками, – решительно сказал Пётр, – будем с друзьями создавать партизанский отряд. Уже по всей стране идёт недовольство политикой большевиков.
– Эх, Петя, наивный ты парень. У них есть организация и дисциплина, и они ваши разрозненные отряды перебьют поодиночке, как это случилось с восстанием в Ярославле. Лучше живи спокойно, поезжай в Петербург, а там никто тебя не найдёт.
– Ты, папа, не знаешь, туда мне не добраться. Ведь везде на вокзалах и в поездах чекисты вылавливают молодых парней и, в лучшем случае, забирают в армию, а в худшем, если что-то заподозрят, расстреливают без всякого суда. Витю, который сейчас со мной в лесу, тоже так же забрали из поезда в Красную армию, но он удачно из армии сбежал. Насчёт уборки урожая ты не волнуйся, мы с моими друзьями всё зерно уберём и дров вам привезём. У нас и лошадь с телегой есть.
Семён Александрович не знал, что сказать сыну. Они некоторое время сидели, задумавшись, а потом решили идти спать. Рано утром Петя тихонько встал и опять ушёл в лес.
Глава 3
Петя перестал скрываться
Через два дня Катя уехала в Петроград, к Павле. Семён Александрович оставался в деревне теперь с дочерью Марией и с тремя сыновьями: Сашей, Колей, и Серёжей. Саша решил жить теперь в деревне вместе с женой Юлей и с двумя маленькими дочками. Юля недавно родила вторую девочку, и её назвали Аней. У Александра в Данилове клиентов по адвокатской работе не стало, и он оказался без работы. Их арендуемый дом у помещика Тихменева, в Данилове, перешёл в государственную собственность, и в связи с этим в дом заселили, кроме Верещагиных, ещё две семьи. Жить по соседству с ними стало для Верещагиных тяжёлым испытанием, так как дети в этих семьях вели себя очень плохо; мальчишки-подростки хулиганили, воровали вещи у Верещагиных, ведь вход в дом был общий и двери в комнаты, где до новых жильцов жили Верещагины, не запирались. Сложилась такая же ситуация, как в барском доме в Гари, только здесь у Калачёвых были девочки и вели себя они более спокойно. Старшая дочь Верещагиных, Антонина Семёновна, с первого сентября стала работать во вновь открывшейся Даниловской семилетней школе преподавателем русского языка и литературы. Жить на прежней квартире без брата Александра она не захотела, и ей дали комнату по её просьбе в другом доме.