Дворянские гнезда
Шрифт:
Собиравший материалы для биографии А. С. Пушкина П. Бартенев свидетельствовал о ранних московских годах поэта: «В доме Пушкиных чтение и декламация не умолкали… беспрестанные домашние спектакли, до которых отец и дядя были страстные охотники, должны были развить и воспламенить воображение гениального мальчика». Считался превосходным актером-любителем Василий Львович Пушкин, в свое время даже бравший уроки декламации в Париже у великого Тальма. Москва отдавала должное и таланту дальнего родственника поэта, о котором Василий Львович писал:
Бывал и я забав душой,ИС. Т. Аксаков и вовсе называет А. М. Пушкина и Ф. Ф. Кокошкина «знаменитыми благородными актерами-соперниками» и вспоминает мольеровского «Тартюфа»: «Этот спектакль была дуэль на смерть между двумя признанными талантами. Любители театрального искусства долго вспоминали этот „бой артистов“. Дуэль происходила на подмостках апраксинского театра. Впрочем, у Федора Федоровича Кокошкина здесь же, почти на Арбатской площади, была собственная сцена и знаменитый Соловьиный дом (Никитский бульвар, 6) со своей удивительной и долгой историей.
Carte postale – почтовая открытка
Давеча изволил ты сказать, что Москва – это дома, улицы, торги, много разного другого. Тут и спору нет. Только по моему разумению
Москва – это люди, каких нигде не сыщешь…
– Возьмите, пожалуйста. В подарок. – На протянутой ладони пухлая пачка открыток. Исписанных. Проштемпелеванных. Побуревших от старости. В ржавых затеках воды. – Пожалуйста. Может, получится у вас рассказ. Они столько пережили.
– Они?
– Открытки. – В глазах собеседницы тень горечи. И настойчивость. Худые руки, в узлах синеватых вен, перебирают карточки. Волнуются…
– Это ваши семейные?
– Нет, нет, вовсе нет. Случайные.
– Но тогда вы могли бы их продать. Есть коллекционеры…
– Ни за что! Вот если бы рассказ… Вы только взгляните… Огромный сенбернар среди горных камней. На обороте:
«Ея сиятельству Графине Наталии Михайловне Соллогуб. Поварская, соб. дом. Москва, Russie». И вместо улицы и города широкий прочерк, освободивший место для надписи другой рукой: «Московско-Курская ж. д. Ст. Шарапова Охота» 12.04.1910.
Значит, – какие уж тут справочники! – знаменитый дом Соллогубов, как его обычно называют в писательской среде, иначе – Дом печати и первое местопребывание Литературного института, тогда еще имени Валерия Брюсова. Это в 20-х годах XX века. Еще вернее и понятнее для каждого москвича – дом Ростовых, тот самый, в котором поместил Толстой героев своего романа.
И не менее знаменитая усадьба под Серпуховом – великолепное Рождествено-Телятьево, чудом сохранившееся до наших дней. Каменный двухэтажный дом с мезонином, пусть и отданный под школу. Церковь 1731 года. Остатки парка. Долина реки Нары. Шесть верст от станции Шарапова Охота, куда за гостями присылали лошадей. А иногда и за земским доктором Антоном Павловичем Чеховым, когда тому доводилось объезжать «по санитарным делам» свой участок.
Снова переадресованное из Москвы в Рождествено открытое письмо. «Сердечно поздравляю, желаю всякого благополучия. Искренно Вам преданная Ек. Долгорукая. 22 августа/ 4 сентября 1907. Женева». На обороте набережная дю Леман. Отели. Яхты с белыми парусами. Лодки. Причалы… Время в пути: 27.VIII – 5.IX.
…– Так уж получилось. Мы тут рядом жили. В общей квартире. После первой бомбежки. Я и день помню: 22 июля 41-го. Всю ночь не спали. С непривычки. В четыре утра во двор писательский выбежала. Солнце встает. На асфальте, под всеми деревьями, на траве стекло битое – зажигалки попали. Кажется, и фугаска – говорили, слава Богу, маленькая. Кругом газеты, тряпки какие-то, халат порванный. На сирени. И картинки. Разные. Веером. Стала собирать: красивые. Дома мама: не смей чужую беду к нам вносить – еще своей нахлебаемся. В десять лет такого не понять – завернула потихоньку в газету и за батарею отопления сунула. Авось обойдется. А тут скоро эвакуация. Урал. Когда вернулись, в комнате ничего не осталось. У соседей хоть столы, стулья, у нас – на подоконнике «Грамматика» Шапиро. И мои открытки. За батареей. Не увидел никто, наверное. Хотела хозяевам вернуть, у дворника старенького спросила – только рукой махнул. И поминать, мол, нечего. Так и пролежали у меня. А вы говорите – продать…
Петербургский штемпель. 2.6.14. Трехкопеечная марка. Совсем короткий адрес: «Графине Соллогуб. Ст. Шарапова Охота Моск. – Курской ж.-д.». Беглый мелкий французский почерк: «Дорогая мама, я забыл Вам написать, что из Москвы уеду не раньше вторника или среды. Отсюда выеду в понедельник – билет уже куплен. Это удачно, что Выставка цветов заканчивается сегодня и тем самым меня не заставят оставить центрального и наиболее авантажного павильона (укрощение песков). Что я сделал из растений умопомрачительно…» «Умопомрачительно» – по-русски. И никакой подписи. На обороте – вид Выставки цветов в Петербурге. Прогуливающиеся дамы, гимназисты. Вдалеке одинокая фабричная труба. Куполок церкви.
Горное озеро, окруженное снеговыми вершинами. На прибрежном камне монах в окружении своры молодых сенбернаров. Надпись: «У Большого Сан Бернара. Урок». Дата – 5 ноября 1911 года. Курортное местечко Территет, Отель Бонивард. Адрес: «Графине Елене Федоровне Соллогуб. Ст. Шарапова Охота. Моск. Курск, ж.д. Russie». Текст: «Дорогая Лена! Завтра я еду на месяц в Москву и за это время непременно побываю в Рождествено. Если ты будешь как-нибудь в Москве, сообщи мне по телефону в Гранатный. Давно ничего о вас не знаем. Радуюсь мысли повидать вскоре тетю Наташу и тебя. Лева».
«Мне в Гранатный…» Открытка Льва Михайловича Сухотина, «причисленного к Архиву Министерства Иностранных дел». Точный адрес – Гранатный переулок, 7 – дом родных адресата Петра Александровича Базилевского, шталмейстера Высочайшего Двора, московского губернского предводителя дворянства, товарища Августейшей председательницы Комитета, Ее императорского высочества великой княгини Елизаветы Федоровны, опекуна множества благотворительных учреждений Москвы, как и его супруга Александра Владимировна, и дочь Вера Петровна.
Московские фамилии… Соллогубы сначала не принадлежали к их числу. Древнейший графский и дворянский литовский род под польским гербом «Правдзиц» заявил о себе еще в первой половине XV века. Воевода Смоленский Юрий Андреевич Соллогуб-Довойно не сумел отстоять свой город от Московского князя Василия Ивановича, но от вступления в русскую службу отказался наотрез и был отпущен в Литву, где его обвинили в мнимой измене и казнили. Подобное предложение принял его дальний потомок, граф Иван Антонович Соллогуб, генерал-адъютант последнего польского короля Станислава Понятовского, в 1790 году.