Дворянство Том 1
Шрифт:
– Что, убьешь меня?
– рассмеялся фрельс.
– О, нет, - симпатичное лицо барона скривилось в жутковатой гримасе, он с трудом удерживал себя в руках, но все-таки удерживал.
– Я тебя даже на поединок чести не вызову, любезный. Не хочешь отдать часть, сохранив сердцевину? Тогда потеряешь все.
– Меня не вывести из сословия, - надменно сказал фрельс.
– Тебе не собрать тринадцать благородных людей, которые взяли бы на душу грех неправильного судейства. А военный сбор только весной. Я буду к нему готов.
– И ты думаешь, ваша махинация
– не скрывая издевки, рассмеялся Бональд.
– О, Пантократор, какая наивность…
Он оборвал смех, разом, будто хлопнул окованной железом крышкой сундука.
– Собрать вскладчину серебро, купить полный набор снаряжения и передавать его друг другу по очереди, проходя смотр. Менять упряжь и накидку, перекрашивать щит, хорошая задумка.
Теперь побледнел фрельс. Отступил на шаг, будто закрываясь от убийственных слов.
– Эй!
– без всякого почтения и даже не оглядываясь, махнул барон.
Медленно переступая, так, словно рука всадника была не тверда, конь вышел, неся того самого бойца в хорошем снаряжении. Кавалерист отворачивался, глядел подчеркнуто в сторону и вообще являл полную картину нечистой совести.
– Кость земли, соль войска, - хмыкнул горец, впрочем, без особой язвительности.
– Ну, понятно все теперь.
– Как же так… - с этими словами фрельс шагнул вперед, глядя снизу вверх. Его лица женщина не видела, но судя по фигуре, старик уже был придавлен осознанием катастрофы, однако еще неистово надеялся, что свершится чудо.
– Как же… так? Неужели ты нас продал?..
– О, нет, - барон ответил вместо молчаливого всадника.
– Он вас не продавал. Он вас обворовал. Купил амуницию и коня, на все деньги, что вы собрали. А после сбежал. Ну… - теперь Бональд оглянулся.
– Не слишком далеко, правда. Теперь ему стыдно за свое недостойное поведение, и очень хочется не повиснуть на первом же дереве.
– Ты не сможешь…
– Конечно, смогу, он ведь даже не оруженосец. Вот объеду оставшихся, кто из вас поучаствовал в этой махинации, покажу его всем, а затем уже непременно повешу…
Всадник, укравший коня и доспехи, оказался уже третьим человеком, который за время не слишком длинной беседы поменял цвет, став белым, но если барон и фрельс бледнели от ярости, этого беднягу разукрасил ужас.
– … Или нет, - добавил Бональд.
– Посмотрим. Зависит от готовности свидетельствовать во имя торжества истины.
– А теперь пошел вон.
Повинуясь новому жесту, предатель натянул поводья, вынуждая лошадь попятиться, вернулся на второй план. Баронская свита теперь неприкрыто ухмылялась, торжествуя. Гаваль отпустил темноволосую дочь фрельса, девочка уже никуда не торопилась бежать, разбитая и униженная недобрыми вестями.
– Я… - фрельс поджал губы. На мгновение даже показалось, что он готов пойти на мировую в свете, так сказать, вновь открывшихся обстоятельств. Но гордость дворянина по крови и земле возобладала.
– Ты ничего не получишь, - с железной решимостью вымолвил старик, заложив руки за спину.
– Ничего. По весне я
Кадфаль сердито засопел и стиснул палицу обеими руками, казалось, заскрипели твердые волокна. Оставалось непонятным, что так задело искупителя.
– По весне ты в лучшем случае перезаложишь все, что можно, и соберешь неполный набор с худой клячей, - издевательски прокомментировал барон. Очевидно, Бональд отказался от попыток прийти к соглашению и теперь неприкрыто насмехался.
– А я перед людьми чести обвиню всех вас.
На лице воровского конника под откинутым забралом отразилось невероятное облегчение.
– Покупатель, продавец, а еще кто-нибудь из вашей четверки наверняка согласится свидетельствовать против остальных. Этого будет достаточно, чтобы собрать дворянскую апеллу.
– Тринадцать достойных людей, - следовало отдать фрельсу должное, он все-таки держал удар.
– Они отметут свидетельства безродных и обвинение, вырванное угрозами. Апелла твою сторону не примет. Я дворянин, а ты гиена, подбирающая объедки.
– Примет, примет, - ухмыльнулся барон.
– Ведь нигде не сказано, что апелла не может собираться из ловагов. И ты мог бы войти в нее, окажись немного умнее. А так еще до первого сенокоса перестанешь быть человеком чести.
– Я всегда им останусь!
– рыкнул фрельс, ударяя себя кулаком в грудь.
– Честь нельзя дать или забрать по росчерку пера. И коли вам удастся купить апеллу, есть еще суд! Суд защитит мои права.
– Какой суд?
– искренне, с душой рассмеялся «чернильный» дворянин. – Юстициарии и судьи нынче играют во всеобщую игру, делят имущество и власть, пока в Мильвессе шатко. Правосудие можно получить, но за него требуется платить. У меня есть, на что купить себе немного справедливости. А тебе?
– Я буду жаловаться, - не сдавался фрельс.
– Я дойду до…
– И куда ты пойдешь?
– уже не стесняясь, перебил его барон.
– Император далеко, ему с престола не видно. У короля-тетрарха свои заботы, он вендетту Эйме-Дорбо и одноглазой шлюхи Карнавон прекратить не может, так что, того гляди, королевская столица запылает. Куда ему до суетных забот нашей глуши! Регентский Совет продался островным, пусть не суются к нам со своими капитуляриями. Граф меня любит и ценит. Ему нужны порядок и войско на постоянной службе, я их даю, исправно и действенно. Я всем нужен и всем полезен, а ты нищий гордец.
Фрельс пошевелил губами, будто проговаривая про себя невероятно изощренные оскорбления и аргументы, но вслух выдавил только:
– Убирайся.
– Как скажешь, - согласился барон и приказал своим.
– По коням, мы уезжаем. Но помни… - Бональд снова развернулся всем корпусом к фрельсу.
– Я пришел к тебе с открытым сердцем и честным предложением, а ты плюнул в них. Я дал тебе возможность по-прежнему называть себя человеком чести. Ты же в ответ оскорбил и унизил меня перед моими спутниками, а также перед безродным и пришлым людом.