Дворянство Том 1
Шрифт:
– Да!
– Когда прежний мир закончился, искусство соединения несовместимого было утеряно. Всех, кто с той поры старался идти двумя путями сразу, ждал один конец. И очень быстрый. Кроме нее.
– Она сумела… найти то лекарство, что страшнее хвори?
– Именно так. Со временем тьма поглотит без остатка и ее душу. Но это случится не сегодня. не завтра и не через год. Так что идея подготовиться к встрече, я бы сказал, довольно разумна.
Тут Елене в голову пришла мысль, от которой она вздрогнула, уже не первый раз в этот день.
– Но это значит, что ты… вы…
Она
– Да. Я видел гибель прежнего мира, - спокойно и без всякой рисовки подтвердил Пантин.
– Сколько же тебе лет, - пробормотала женщина, пытаясь высчитать в уме. Катаклизм случился то ли четыре, то ли пять столетий назад, да и к его началу воин-маг вряд ли был юнцом. То есть этому приятному в общении, умному и благообразному дядьке, что идет по левую руку, исполнилось не меньше полутысячи лет… Десять обычных жизней, скорее больше. Охренеть и не встать, как сказал бы Дед.
– Много, - усмехнулся в усы Пантин.
– Больше, чем хотелось бы.
– Так, - Елена потерла виски, приводя в порядок мысли.
– С чего мы начали… Ага! Так ты знаешь, кто я?
– Я уже сказал, знаю, - терпеливо повторил Пантин.
– И… кто? Я… избранная?
Елена осеклась, осознав, насколько глупо это прозвучало. Штамп из штампов, клише из клише, голливуд в своих наихудших проявлениях.
– Быть может, - пожал плечами Пантин.
Они остановились и теперь говорили, стоя лицом друг к другу. Огонек лагерного костра плясал желтым чертиком, вокруг двигались тени спутников, казавшиеся привидениями.
– Не понимаю.
– Я знаю, кем ты была. Но я не знаю, кем станешь. Точнее я вижу разные пути, ни один из них не предопределен. Парадокс Штайна… хотя ты все равно не знаешь, что это значит.
– А ты можешь говорить яснее?
– И я бы на твоем месте молился, умоляя всех богов избавить от удела избранной, если ему все-таки суждено тебя настигнуть - сказал Пантин, игнорируя просьбу.
– Почему?
– Елена, Хель, Люнна, Тейна…
Женщина вздрогнула - Пантин знал второе имя, которое в Ойкумене было неизвестно. Откуда?! На мгновение лекарке показалось, что собеседник едва не назвал пятое, но пятисотлетний человек сдержался и продолжил, как ни в чем не бывало:
– Тот, кто имеет столько личин, должен быть в достаточной степени умен, чтобы знать ответ. И ты его знаешь, но боишься назвать самой себе. Что ж, если ты настолько слаба, я могу сказать за тебя…
– Нет!
– вырвалось у Елены.
– Правда?
– изогнул белесую бровь Пантин и неспешно двинулся обратно, в сторону лагеря, Елена поневоле шагнула за ним.
– Правда, - опустила голову молодая женщина.
– Так скажи мне.
Елена молчала.
– Скажи, - Пантин не повысил голос, но как хлыстом ударил. Резко, требовательно, больно.
– Потому что избранность, это не приключения и не пироги с яблоками, - глухо вымолвила Елена, не поднимая голову.
– Это моя… подруга, которая была убита, когда защищала меня. Это женщина и девочка…
Она всхлипнула, чувствуя себя на приеме у психиатра, который выворачивал душу наизнанку, поднимая к поверхности воспоминания, ранившие, как зазубренные стрелы.
– Это моя
Елена хлюпнула носом, быстро вытерла рукавом глаза в тщетной надежде, что, может быть, старик не видел ее слез. Выпрямилась в жалкой попытке сохранить достоинство, по крайней мере самой женщине казалось. что выглядит это жалко.
– Я не знаю, что меня пугает больше. То, что в следующий раз никто не защитит или, что снова кто-то встанет между нами. Опять…
– Понимаю.
Елена искоса глянула на воина, ожидая насмешку, но Пантин по-прежнему сохранял абсолютную серьезность.
– Что ж, сумбурный разговор у нас получился, - подвел он итог.
– Но интересный, этого не отнять.
– Ты не скажешь, кто я на самом деле?
– без особой надежды уточнила Елена.
– Нет. Это преждевременно.
– А может быть, самое время?
– Нет… Хель. Пожалуй, я буду называть тебя, как и остальные. Звучит, конечно, претенциозно, однако не хуже любого другого имени, - Пантин снова взглянул на небо.
– Этого тебе знать не нужно.
Елена ощутила приступ ярости. Сколько дней и ночей, сколько… да уже не месяцев, а настоящих лет она гадала, почему здесь. Была это космическая случайность или некая предопределенность, что вообще все значит, какой в происходящем смысл!? И вот старый хрен шагает рядом, явно знает, что к чему, но молчит! И нет никакой силы, чтобы хоть как-то заставить его раскрыть тайну. Елена стиснула кулаки и зубы, понимая, что сейчас не тот момент для демонстрации норова. Обычного мужчину лекарка могла бы даже побить, воспользовавшись наукой Чертежника, но если этот мутноглазый черт выучил Раньяна и хоть немного равен красноглазой твари, то в его сторону лучше и мизинец не обращать. Чувство бессилия обжигало, словно крутой кипяток.
– Не злись, - покачал головой Пантин, кажется, он читал спутницу как открытую книгу.
– Это тебе же во благо.
– Ну да, - буркнула Елена сквозь зубы, опять сдерживая слезы, теперь уже злости.
Хотя они шагали неспешно, огонь костра стал куда ближе, запахло курицей, прихваченной у фрельса.
– Именно так. Видишь ли, знание меняет человека. Любое знание. Оно сподвигает на мысли и действия, которые в противном случае не были бы задуманы и совершены. А у действий наступают последствия. То есть знание всегда отягощает человека некой ответственностью. Сейчас это для тебя лишнее. Нам будет, чем заняться, тебе представится возможность думать и делать нужные вещи, которые по силам. А прочему - свое время и место.
Елена вздохнула, потерла озябшие пальцы. Слова Пантина, как и положено мастеру тайных знаний, с одной стороны казались туманными, загадывали больше, чем открывали. С другой же в них был вполне определенный смысл. Как у речей Пифии в «Матрице», вроде бред, а вроде и нет, как посмотреть.
– Ложки не существует, - пробормотала женщина в иррациональной надежде, что мир вокруг сейчас рассеется, исчезнет, а она вернется домой. Повзрослев на два с лишним года по календарю и намного, намного старше в душе своей.