Двойная игра
Шрифт:
Виола обещает. Он торжественно надевает шляпу и уходит. Через щель в жалюзи она видит, как он идет по пустынной улице, тяжело ступая своими страдающими плоскостопием ногами, и исчезает за углом.
«Бог мой, — спохватывается она, — я ведь уже нарушила первый запрет!» И она быстро отходит от окна.
Виола пьет много кофе, но ест мало. До полудня занимается гимнастикой перед телевизором и полирует ногти. Затем ею овладевает скука — впервые с тех пор, как она здесь поселилась. Она листает фотокопии рукописей, которые ей изготовили в государственной библиотеке в Восточном Берлине, и делает несколько беглых заметок о влиянии культа солнца на формы мышления народов в древности. Рисунок тушью, на котором изображена сцена суда, поражает ее воображение. Поза грешника в одежде самурая, стоящего перед судьей на коленях, странным образом напоминает ей Дэвида. Она начинает писать ему сумбурное письмо, однако, написав всего несколько строк, рвет его. Почему он оставил ее одну? Ее так и подмывает добраться до магнитофонных пленок и «дипломата», которые Эгон спрятал в погребе. Но, как
Вероятно, на нервной почве Виола вдруг чувствует такой приступ голода, что все ее бесплодные мысли вылетают из головы. У нее прямо-таки волчий аппетит на что-нибудь необыкновенное, а именно на яичницу-болтунью с горой жареного лука, приготовленную на плите с дровяным отоплением. Она вспоминает о матери, как о фее, которая исчезла из ее детства, не спросив об ее желаниях. Но когда она была рядом с Виолой, то на ужин они всегда ели яичницу-болтунью с луком: сковорода стояла на плите, и все вокруг было наполнено приятным запахом горящих дров. От дров ей придется отказаться и удовлетвориться грилем. В холодильнике она находит яйца и грудинку. Но лука нигде нет. Лук становится для нее навязчивой идеей. Сейчас ей хочется одного — яичницу-болтунью и много-много жареного лука…
Прежде чем выйти из дома, она внимательно осматривается. Мимо громыхает мусорная машина и сворачивает в конце улицы, где по-прежнему горит одинокий газовый фонарь. А перед домом, среди дождевых луж, две маленькие девочки играют с обручем. Больше на улице никого не видно.
Виола долго плутает, много раз сворачивая куда-то, прежде чем находит лавчонку, в которой продается лук. Возвращаясь, она почему-то оказывается на незнакомой улице. И следующую улицу она не узнает. Тогда она ускоряет шаг, чтобы найти лавчонку и спросить дорогу, но тщетно. Она заговаривает с какой-то старушкой, однако вдруг вспоминает, что не знает, о чем спрашивать: она ведь не знает названия улицы, на которой живет Эгон. Ее охватывает паника. Куда деваться, если она не найдет обратной дороги? А стальной «дипломат» и магнитофон, спрятанные на лестнице в погребе? У нее пропадает аппетит, и она сует пакетик с луком старушке. Дальше она идет наугад, выходит к оживленному торговому кварталу, где уже загораются огни реклам, снова возвращается, идет по улицам, застроенным кирпичными особняками, скрытыми разросшимися, запущенными палисадниками, и, наконец, оказывается на бульваре, где в изнеможении падает на скамейку. Не представляя, что же теперь будет, Виола вытягивает ноги и закрывает глаза — ночевать ведь здесь ей нельзя.
Когда она открывает глаза, то вдруг видит, что по бульвару идут те маленькие девочки, которые играли на улице перед домом Эгона. Подталкивая обруч, они направляются прямо к ней. Оказывается, ей надо было пройти всего сотню шагов. Девочки смеются: взрослая тетя, а заблудилась! Виола тоже смеется, и к ней возвращается аппетит. Теперь она злится на себя за то, что отдала пакетик с луком старушке. Играя с обручем, они направляются к дому Эгона. Вот уже и старый фонарь виден…
Неожиданно в их поле зрения появляется большой, устаревший модели автомобиль с выпуклыми крыльями и блестящими хромированными деталями на фоне поблекшего темно-синего лака — несомненно, такси Эгона. И Виоле кажется, что это Эгон приехал за ней, чтобы отвезти к Дэвиду. Но, присмотревшись получше, она замечает в машине трех мужчин в широкополых шляпах. Жесткой шляпы Эгона там нет. Она останавливается и отдает обруч, который только что держала в руках, девочкам. Автомобиль сбавляет скорость и тормозит. Водитель остается сидеть за рулем, а двое других входят в дом, держа руки в карманах. Что все это значит? Как тогда, в последний вечер в отеле, ей кажется, что ее кто-то хочет схватить, и она спрашивает себя, уж не эти ли руки, которые мужчины прячут в карманах пальто. Она застывает на месте. Чтобы не выдать своего присутствия, старается не дышать. Ее страх передается детям, стоящим возле нее. Старшая девочка вдруг срывается с места и убегает, а младшая тянет Виолу в подворотню, где уже совсем темно.
— Эти мужчины пришли к вам? — шепотом спрашивает девочка.
Виола не отвечает.
— Вы можете остаться здесь со мной, — говорит девочка, не выпуская ее руки. У нее короткие светлые волосы, и, должно быть, поэтому ее глаза кажутся такими серьезными и смышлеными. — Возвращается только один, — шепчет она.
И Виола видит, что в медленно отъезжающем автомобиле сидят только двое.
— А теперь ступай! — говорит она девочке. — Уже темно, тебе нора домой, а то мама начнет беспокоиться.
Девочка не выпускает ее руки из своей:
— Вы боитесь, потому… потому что вы негритянка?
— Да нет же, нет! А теперь ступай! Все в порядке. — Виола гладит короткие светлые волосы девочки и легонько подталкивает ее из подворотни.
— Я не оставлю вас одну!
— Ну хорошо, тогда будем вместе ждать и наблюдать. Мы будем играть в такую игру, будто нас никто не должен видеть.
И они вдвоем наблюдают за домом напротив. За жалюзи, прикрывающими окна квартиры Эгона, никакого движения не заметно. Только однажды Виоле кажется, что в щелях жалюзи мелькает свет, будто кто-то включает карманный фонарик. Но, быть может, это только
— Может, это взломщики? — говорит девочка. — Тогда надо позвать полицию.
— Глупости! — возражает Виола. — Просто это гость, которого я не знаю. Зачем же сразу бежать за полицией?
— Так вы там живете? А я вас ни разу не видела. Мне кажется, вы все-таки боитесь.
— Я ничего не боюсь, и тебе тоже нечего бояться. Я пойду к себе.
Виола высвобождает свою руку из руки девочки. Затем быстро бежит назад до угла, пересекает улицу и, используя непросматриваемое пространство, крадется к дому Эгона. Она действует чисто интуитивно. Прежде всего ей нужно заполучить «дипломат» Дэвида и магнитофонные пленки. Ей известно, где они находятся, а тем другим — нет, к тому же они не знают, что в квартире есть погреб. Медленно и бесшумно, как дикая кошка, скользит она по мощеной дорожке, ведущей мимо глухой боковой стены дома во двор. Там сплошная темень. Виола нащупывает дверную ручку — должно быть, в квартиру Эгона. Затем она находит вторую дверь, которая предположительно ведет в погреб. Но увы, на двери висит тяжелый замок. Виола неторопливо продвигается дальше, к карнизу следующего окна. Кухонное окно? Она пригибается. Под ногами что-то хрустит. Она ощупывает землю и чувствует под руками зернистую пачкающуюся массу — должно быть, угольную крошку. Виола сидит на корточках, ее сердце готово выскочить из груди от страха, так как за окном, прямо над ней, слышны шаги. Она чувствует запах плесени, который поднимается из отдушины погреба. В стене — четырехугольное отверстие, от которого вниз идет желоб. Ощупывая его, она задевает рукой застрявшие крошки угля, которые с шорохом скатываются вниз. Отдушина в погребе достаточно широкая, и она туда наверняка протиснется, но она боится наделать шума. Неужели все ее усилия и риск были напрасны? Вернуться к маленькой девочке, которая, вероятно, все еще ждет ее? А что потом?
В этот момент воздух буквально сотрясается от нарастающего рева и свиста: тяжелый реактивный самолет, снижаясь, на малых оборотах заходит на посадку на военный аэродром Темпельхоф. Теперь хоть стреляй — все равно никто не услышит. Не раздумывая, Виола бросается головой вперед во мрак погреба, скользит по угольной крошке и плавно приземляется. Угольная пыль лезет в нос, и она с трудом подавляет желание чихнуть. На четвереньках, чтобы равномерно распределить вес тела, она осторожно продвигается вперед, убирая со своего пути какую-то рухлядь. Она пытается по памяти восстановить план квартиры: кухня, длинный коридор, комната с погребом. Итак, вперед!
Вдруг тишину нарушает шорох, и при мысли, что по ее руке может пробежать крыса, Виола едва не падает в обморок. Она встает. Главное теперь — спокойствие! На ее пути возникает какое-то препятствие. Она ощупывает его и соображает, что это деревянные перила лестницы. В полном изнеможении Виола опускается на нижнюю ступеньку, чтобы успокоилось сердце, удары которого отдаются в ушах. Она решает не торопиться. Находясь так близко от цели, нельзя допустить ни одного неверного движения. В этой тишине надо быть предельно осторожной. Только пара досок отделяет ее от человека, который не знает о ней. Виола дышит медленно, глубоко и бесшумно, стараясь превратиться в ничто и исчезнуть, и ей кажется, будто она в шапке-невидимке. Сверху до нее доносятся покашливание и мужские голоса. Она снова начеку. В квартире Эгона разместилась целая банда? Потом она различает музыкальные мелодии, звуки гитары — человек наверху, видно, включил телевизор, чтобы убить время. Очень хорошо — скука притупляет внимание! Она может и подождать. Виола решает не двигаться с места, пока не двигается он. Ведь захочется ему пойти в туалет, поесть или просто выглянуть в окно. Вот такой момент она и должна подкараулить. Впрочем, здесь вполне сносно, если бы только не крысы. Она кладет голову на колени. Она знает, что там, наверху, кто-то есть, а он не знает, что она здесь, внизу. Все, оказывается, очень просто.
Над ней скрипят половицы. Может, удобный момент наступил? Но вот все опять затихает — должно быть, человек наверху перевернулся на кушетке на другой бок. Ничего, голубчик, даже самый хороший телефильм когда-нибудь кончается! Передают последние известия, телепередачи подходят к концу. Она еще раз подавляет в себе желание добраться до верхней ступеньки, где лежат «дипломат» и магнитофон, и впадает в своего рода полузабытье: ей наймется, что она летает по воздуху.
Затем звук внезапно обрывается — вероятно, человек выключил телевизор. И теперь она слышит его голос. С кем это он разговаривает? Потом Виола слышит удаляющийся шум мотора. Может, они связались с ним, когда проезжали мимо, и он ответил им по радиотелефону? Или они что-то заподозрили? Человек наверху не подает никаких признаков жизни. Заснул он, что ли, или, наоборот, притаился и ждет? Она опять слышит его голос. Затем он встает, и его шаги удаляются в сторону длинного коридора. Ощупывая ступеньку за ступенькой — а всего их восемь, — она добирается до самого верха лестницы. «Дипломат» и магнитофон на месте. Только сейчас до нее доходит, что ей предстоит проделать обратно тот же путь, которым она в темноте пробралась сюда. Но теперь уже легче. Глаза приспособились к темноте, в которой хорошо различимо светлое пятно — четырехугольная лазейка. А сверху доносится громкий топот. Может, они уже не надеются, что она попадет им в руки? Потеряли терпение? Но если они начнут обыскивать квартиру, то рано или поздно наткнутся на вход в погреб. Нельзя терять ни минуты.