Двойная петля (Теоретическая проверка)
Шрифт:
Он сел в машину и медленно тронул ее. Парень тоже тихонько зашагал вперед.
Май выждал с минуту и почувствовал, что не может этак безропотно повиноваться. Им, как вчера утром, завладело вдруг отчаянное стремление испытать эту жесткую предрешенность событий, сделать что-то нелепое...
Оглянулся... Юркнул в парадное. Под лестницей была дверь во двор. Во дворе было пустынно, тихо после шумной улицы и росло несколько деревьев. Май бросился к одному из них, стоявшему в глубине двора у забора. Спрятался за ствол и огляделся. Никого. Подскочив, схватился за толстую ветку, держась за нее, взобрался на высокий забор. По
– истошно заорал водитель,- стой!" И опять почудился собачий лай. "Вперед, вперед", - подстегивал себя Май. Прямо перед глазами маячили автомобильные часы. На них было двенадцать минут одиннадцатого.
Май гнал машину, петляя по переулкам и проездам. Сверлило чисто мальчишеское желание: перехитрить телохранителей и явиться в институт без эскорта, одному. Захваченный озорной безнаказанностью, он резал углы по тротуарам, лихо мчался под запретными знаками. Еще два поворота, беззаконное пересечение широкой улицы - и он у цели. Остановил "Москвич", выскочил из него и... увидел впереди ту самую "Волгу", от которой хотел избавиться. Она явно прибыла сюда раньше. А возле "Волги" стоял Двойник в белом рабочем халате. И рядом - журналист, который, увидев Мая, помахал ему поднятой рукой. В жесте этом были приветливое успокоение и великодушное прощение шалости.
Маю не хотелось смотреть на него. Пошел прямо в проходную.
Вместо привычного вахтера в проходной были два солдата с автоматами. Выгнув груди, они стояли по стойке "смирно" и держали равнение на Мая. Вот тут-то Май отрезвел от рецидива детской необузданности. И покорно опустил руки.
Посмотрел на часы. До опыта оставалось одиннадцать минут. Почувствовал, что не все еще сделано, что-то нужное им забыто. Повернул и пошел прочь из проходной, на улицу. И, выйдя, столкнулся лицом к лицу с главным редактором газеты "Жизнь".
– Здравствуйте, Май Сергеевич! Очень рад вас видеть...
– с тенью озабоченного вопроса, но вместе с тем с почтительной и веселой любезностью главный пожал вялую руку Мая. Поодаль стояли Лита и фотограф. Май кивнул им, не глядя на них. Он смотрел на угнанного им "Москвича". Вокруг машины хлопотали два орудовца.
– Ты ничего не забыл?
– крикнул Маю Двойник.
"Ба!
– вспомнил Май.
– Надо же купить сегодняшних газет, ради этого я, наверное, и вышел из проходной!" Побежал к киоску.
– Погоди!
– Двойник обратился к Лите.
– Купи, пожалуйста, газет вон там...
– И снова Маю.
– А ты иди сюда.
Май чувствовал себя омерзительно: он был рабом, собственностью Двойника, собственностью румяного улыбающегося журналиста, и этих солдат, и времени, которое ползло к неминуемому старту в прошлое.
– Не хандри, - тихо сказал Двойник Маю, и журналист корректно отошел. Получилось очень мило.
– Кролику дали побаловаться, - зло сказал Май.
– Хозяева.
– Ну-ну, не надо так. Ты сам хотел вкусить свободы.
– После моего побега этот тип догадался позвонить тебе?
–
Они пошли к проходной. Миновали крутогрудых солдат, которые беспрепятственно пропустили их.
– А где же вахтер?
– спросил Май.
– Вызван на допрос, - сказал Двойник.
– И, кажется, собщил там такое, что над одним нашим общим знакомым нависла угроза серьезных неприятностей.
– Что ты мелешь?
– Ничего. Молчу. Кстати, Климов попал в сумасшедший дом.
Подбежала Лита и положила в руки Маю пачку газет. Май машинально рассовал их по карманам. Лита робко взяла обоих Маев под руки и сказала:
– Ребята, я всю ночь думала над одним вопросом. Можно спросить?
– Ну конечно, - сказал Двойник.
– Что, если Май не полезет в эту камеру? Что тогда будет?
– Это невозможно, - сказали вместе Май и Двойник.
– Почему? Ведь ты можешь отказаться, да Май? И вас будет двое.
– Не будет. Тогда все на свете вернулось бы во вчера. Весь мир. Как ты не понимаешь! А это невозможно, так как весь мир не помещается в нашу камеру.
– Не понимаю!
– Когда предсказано солнечное затмение, оно обязано состояться, ясно тебе?
– Нет, нет!
– Лита покраснела и заговорила сбивчиво.
– Ведь можно перед затмением, ну.., расстрелять Луну из какой-нибудь пушки...
– Попробуй, расстреляй...
– грустно усмехнулся Май. Старт
Институт изучения пустоты гудел, как потревоженный улей. Никто не работал. Все сгрудились в коридорах, по которым Рубцовы шли к себе в лабораторию. Май продвигались среди удивленных, неумолчно говорящих, горячо приветствующих человеческих стен, и многие норовили пожать им руки, хлопнуть по плечу, просто дотронуться до необыкновенных двойников. Пресса сделала свое дело. Вместо сомнений и обсуждений был восторг, восхищение тем, во что вчера никто бы не поверил.
Лаборатория напоминала театр. Парень из охраны не пускал туда никого, кроме ближайших сотрудников и лиц, которых специально пригласили Двойник, Барклай и журналист. Перед лабораторными столами стояло штук двадцать разнокалиберных стульев, на них разместились начальники институтских отделов и лабораторий, гости из Ипра, группирующиеся вокруг Гречишникова и Бригге. В первом ряду сидел профессор Лютиков. Он улыбался своей соседке, юной аспирантке и что-то говорил ей об обращении времени. Та жадно внимала, шевеля мохнатыми ресницами. Вообще среди присутствующих были интересные дамы упомянутая аспирантка, супруга профессора Барклая, Лита. Поближе к ним удобно пристроился главный редактор газеты "Жизнь".
Была хлопотливая бестолковица последних приготовлений. Киноосветители пробовали прожектора, направленные на кабинетик Рубцова, обещавший ныне стать сценой знаменательного спектакля. Телеоператоры устанавливали свои аппараты. Репортеры газет и радио, которым до окончания старта было категорически запрещено беспокоить Маев, осаждали Гречишникова, Иосса, даже парня из охраны.
Бригге жестикулировал, жевал сразу две спички и объяснял какому-то юному репортеру, что время "кружит, как балерина". Репортер делал понимающее лицо и что-то писал у себя в блокноте. Гречишников добросовестно выкладывал корреспондентке из "Поколения" принцип квантования вероятностей. Иосс жестами показывал, как трудно подсаживать в камеру полупрозрачного человека.