Двойная взлётная
Шрифт:
Другие девчонки не отказываются от приглашений встретиться еще, приятно провести время. Я же какая-то неправильная что ли.
Пусть Нестеров думает что хочет. Заказала кофе, тот, принесенный Димой, так и остался стоять на комоде. Громов ушел почти сразу, кинул пару фраз, несколько минут пропадал в ванной, а потом одевался и разговаривал по телефону. Я же как села на кровать, так и сидела, ничем не прикрытая, в сперме, в груди медленно успокаивалось сердце, а приличная девочка лишь с укором снова качала головой.
Потом снова принимала
Надо было поговорить с Димой, но как ему объяснить мои неформальные отношения с пассажирами, которые начались за несколько дней до полета? Вообще, почему я должна что-то ему объяснять? Он взрослый мужик, семья, дети, при чем тут я и его вспыхнувшие чувства?
Тупиковая ситуация.
«Кристина, перезвони срочно!»
Читаю пришедшее на свой телефон сообщение, вздыхаю, смотрю на время. И почему бывшему не спится? Что за срочность? Олега пялится на проходящую мимо официантку, сворачивая шею.
Решаю игнорировать, сообщений несколько, а еще от Жанки. Она сейчас в Греции, шлет привет, спрашивает, как у меня дела. Отвечаю, что у нас тоже солнечно, но совсем не Греция. Игнорирую очередное мозгоебство уже как три месяца бывшего мужа.
— Привет, капитан, где был?
Рядом садится Курапов, на меня даже не смотрит, от него веет холодом и пахнет сигаретным дымом. Вроде бросил курить, сам говорил.
— Олег, надо будет завтра проверить все еще тщательнее, не как обычно, и залить топлива.
— Мы и так все всегда делаем тщательно.
— А в этот раз еще лучше.
Первый пилот на взводе, с таким настроением летать опасно. Приносят наконец мой капучино, Олег снова заглядывается на задницу официантки, та как специально крутит попкой.
Кофе обжигает губы, хочу побыть одна, просто спокойно посидеть и подумать. Последние слова Громова не дают покоя, зарождая внутри страх и странное, необъяснимое предчувствие.
— Кристина, у тебя все готово?
— Нет.
— Почему?
— Потому что я обедаю.
— С каких пор ты так халатно относишься к своим обязанностям?
Я наконец смотрю на Курапова, тот не сводит с меня глаз, чувствую, как взгляд медленно скользит по лицу останавливаясь на губах. Нет, ты на мне ничего не увидишь, и нечего так пялиться.
— А с каких пор ты лезешь в мои дела?
Злость мелькает в темных глазах, вот теперь мне тебя не жалко, как тогда, в номере. Громов нагло напирал, компрометируя меня вдоль и поперек, прогибая при этом Курапова, зная, что тот все равно ничего не ответит. Или не знал. Видимо прогибать, это его любимое занятие.
— Да, у тебя ведь теперь личные дела с пассажирами.
— Какие дела? — Олег включается в нашу беседу.
Не хочу отвечать грубостью, хотя так и тянет послать. Мои, как он сказал, личные дела его точно не касаются.
— Все будет сделано в срок, не переживайте, Дмитрий Константинович.
Делаю последний глоток кофе, Олег так и не понимает, что между нами за перепалка, Курапов играет желваками. А я лукавлю, что мне плевать, обиженный и оскорбленный мужик хуже любой бабы.
Больше не обращаю на мужчин внимания, делаю звонок в службу доставки, переигрывая время доставки ланч-боксов. Надо еще подготовить джет к полету, но это пока терпит.
Достаю деньги из кармана брюк, кидаю на стол, хочу выйти на улицу. Стук каблуков отражается от стены пустого холла, на крыльце ветер моментально треплет несобранные волосы.
Делаю несколько шагов в сторону, облокотившись на небольшой выступ, любуюсь зелеными сопками, такая красивая, первозданная, ничем не тронутая природа. Закрываю глаза, подставляя лицо сахалинскому солнцу.
А в голове картинка одна ярче другой, память дает сигналы в мозг, тот, посылая импульсы, заставляет тело реагировать. Я словно все еще чувствую горячую и гладкую кожу мужчины, пальцы внутри себя. Я помню, как кончала на них, облизываю губы, ветер тут же сушит их. Мотыльки оживают, хаотично машут крыльями, сердце разгоняет кровь по венам.
Я полна порока, словно Громов пустил под кожу яд своих зеленых глаз, отравляя, подчиняя своим желаниям.
— Такая нежная.
Чувствую на щеках теплое дыхание, легкий поцелуй. Мужские руки забираются под пиджак, стискивая талию, прижимая к крепкому телу. Мне не надо угадывать, кто это, я знаю, поняла за доли секунды.
Шульгин трется щетиной о висок, сжимаю лацканы его пальто. Он пахнет дымом, поздней весной и моим грехом. А ведь я зла, очень зла на него. Но рука не поднимется сейчас дать пощечину.
Целует, я все еще не открываю глаза, нагло сжимая ягодицы, прижимая крепче. Не отвечаю на поцелуй, но открываю глаза, Артём смотрит, а я, прикусив ему губу, бью коленом в пах.
Я точно стала бессмертной, но не люблю, когда мной пользуются.
— Меня нельзя трахать лишь тогда, когда это захочется тебе. И целовать, и лапать вот так нельзя. Я сама решаю, с кем и когда быть.
Саму всю трясет, неизвестно, как он отреагирует на мой выпад.
Удар был несильным, Шульгин простонал, чуть качнулся в сторону, держась за яйца. А я, метнувшись в права, хотела убежать, как трусливый заяц, но была поймана за руку.
— Вот же сучка, смелая, да?
Нет, в его глазах нет огня ярости, только интерес. Он играет, большим пальцем поглаживает запястье, тянет мою руку, накрывая ей свой пах.
— Придется потом пожалеть.
— Да пошел ты.
— Только с тобой, птичка.
Глава 12
— А-ха-ха-ха… Шульгин, ты смотри с ней поаккуратней, я сегодня схлопотал по лицу.
Сделав несколько шагов в сторону, обняв себя руками за плечи, смотрю на этих наглых мужиков. Оба скалятся, зубы ровные, глаза паскудные, в них искрится порок и грех.