Двойная взлётная

Дашкова Ольга

Поджимаю губы, хочу уйти, но они стоят стеной, зажав меня между колонной и коваными перилами. Не хватало, чтоб сейчас сюда приперлись Олег с Димой, так сказать, подышать свежим воздухом, осмотреть на продолжение спектакля и как я буду сгорать от стыда.

Порядочная девочка в моем сознании не иначе как олицетворение совести, которой у меня вконец не осталось, качает головой. Говоря о том, что она предупреждала, а я снова раздвинула ноги. Да так, что потом отсосала.

Твою мать.

Надо

уходить.

Надо бежать и не видеть их до завтрашнего полета, а там уж как-нибудь продержусь восемь часов.

— Птичка, ты меня сейчас взглядом убьешь, мои яйца точно уже всмятку.

— Мне надо идти, пропустите.

Солнце светит прямо в глаза, прикрываю их ладонью, а они все продолжают стоять около меня, разглядывая, словно думая, нам ее сейчас разложить, здесь, на этом крыльце, или все-таки потом в более уютной обстановке?

— Громов, ты был у нее утром?

— Так, мужчины, дайте пройти, мне еще работать надо.

Делаю попытку обойти их, но они даже не двигаются с места. Громов в одном пиджаке нараспашку, под ним светлая рубашка, щурится зелеными глазами. Шульгин в черном полупальто, тоже расстегнутом, темные джинсы и джемпер.

Видела бы их наша бухгалтерия, вот так, двоих сразу, образ Курапова померк бы окончательно.

— Громов, так был или нет?

— Не твое дело.

— Как она? Хороша?

— Не твое дело.

— Ротик, наверное, сладкий.

— Не твое дело.

— Сладкий, значит, и зубки умеет показывать. Вижу, что умеет, строптивая птичка.

Громов молчит, а меня начинает потряхивать от их беспардонного обсуждения моей скромной персоны, или может оттого, что замерзла, ветер совсем не теплый.

— Вы едете или будете на телку пялиться? Я вам вечером таких пять штук подгоню.

Мужчины не оборачиваются, а мне интересно, что там за поставщик телок? Смотрю за их спины, точно, тот самый Якут, который не любит интеллектуальных высеров и простой как валенок, я запомнила.

— Вас, кстати, зовут, — указываю пальцем на парковку. — А вечером советую не отказываться от телок. Завтра долгий перелет, кроме обеда и легкого ужина я вам ничего больше не дам. Ничего.

— Да, Тём, пойдем, нам еще ночное разгребать, что накосячили сраные специалисты Якута.

Но Тёма и не думает куда-то идти, в один шага оказывается около меня, я шарахаюсь в сторону, как дикая лань.

— Я ведь еще раз по яйцам заеду.

Шульгин тянет за лацканы пиджака, скользит по моей щеке своей, царапая щетиной, а языком по виску. И что у него за манера такая облизывать меня?

— Дерзкая, да? Чем тебя так обидел бывший муж, что ты готова или отдаться, как в последний раз, или заехать по яйцам?

Замираю, отворачиваюсь, не хочу ничего никому объяснять.

Ему не нужен ответ. Это так, вопрос в пустоту. Чтоб задеть меня.

Задел. Теперь может свалить.

— Не твое дело, — отвечаю, почти копируя тон Громова, мне даже смотреть на него не надо. Знаю, улыбается, скотина такая.

Ну все, думаю, пришел пиздец.

Прикусываю щеку изнутри. И что за поганый отель, что нет охраны? Мне кричать начать, что наседают, чтоб хоть кто-то вышел и шуганул их?

Хотя таких хрен шуганешь.

— А вот за это ты мне еще больше нравишься. До вечера.

Не вижу его глаз, щурюсь, лишь чувствуя тонкий аромат парфюма и чего-то сладкого, как дым от кальяна.

Так же резко отстраняется и уходит, легко спускаясь по ступенькам вниз. Громов все еще смотрит. И что, блядь, у них за гляделки такие постоянные?

Вымораживают уже. Показываю средний палец, а эта сука только улыбается и делает движение языком за щекой, имитируя мой утренний минет, при этом поправляя член в брюках.

Скотина какая.

Щуплый Якут задерживает свой взгляд на мне. Приценивается, наверное, будет думать где взять таких телок штук пять к вечеру. Но вот двери внедорожника хлопают, и он лихо выруливает с парковки.

Выпендрежники.

Надо бы зайти в отель, подняться в номер, привести себя в порядок и заняться делом, но снова стою, обняв плечи руками. Не могу понять свою реакцию на этих мужчин. Встреть я их вот в такой солнечный день, ни за что бы не подошла, даже бы на глаза им не стала показываться.

И не потому, что я такая неуверенная в себе, лицом или фигурой не вышла. Они опасные, очень опасные. Красивые, наглые, богатые, дерзкие. Даже не знаю, что или кто может их остановить.

О таких ломают зубы, я свои сломаю. Но инстинкт самосохранения полностью отключился в клубе. Будем считать, что там было темно, а я пьяная потому и смелая.

А еще дура.

Все еще стою на улице, ветер пробирает до костей, даже солнце не греет. Может, на больничный уйти? Вот так свалюсь с воспалением легких или бронхитом, отлежусь в своей однушке, хоть коробки разберу.

Что он там говорил про бывшего? Обидел ли он меня?

Я, наверное, не стала бы той, кем являюсь сейчас, не обидь меня бывший, как выразился Шульгин.

О, я влюбилась как ненормальная в него, девочка с периферии, большой город, а тут он, коренной москвич, интеллигентная семья, мама хуй пойми, до сих пор не знаю, профессор каких наук, папа — просто папа, но тоже культурный мужчина.

Мне почти двадцать два, все мечты о небе, а курсы и подготовка стоят бешеных денег. Пашу на двух работах, учусь, скребу, как курочка по зернышку, на свою мечту, по копейке откладывая в банку из-под печенья.