Двойная жизнь
Шрифт:
Денис тогда втайне рассчитывал, что к приглашению старика присоединится Катя. Что позовет с собой. Хотя бы вскользь. Хотя бы взглядом. Не позвала. Услыхав, что он собрался зимовать на базе, только и сказала: вот и хорошо, мол, поохотишься, порыбачишь, от людей отдохнешь. А то в поселке ведь всю зиму только пьянка да мордобой, мордобой да пьянка. Ну если ты сам по себе, без семьи, волк-одиночка.
Это ж надо такое сказануть – волк-одиночка! Ох как тогда Денис растерялся от этих слов. Даже обиделся, хотя вроде не мальчик уже зеленый. Сгоряча думал: забрать сумку с деньгами и рвануть куда-нибудь. Да хоть бы в ту же Ялту. И зажечь там до небес на эти шальные миллионы. Ну или не «зажечь», а купить домик на южном берегу. С виноградником – не все же их Горбачев под корень свел. И жить-поживать. Или лучше таки «зажечь»?
Хорошо еще, подходящего поезда под те его мысли не случилось, а то и впрямь рванул бы. И – ежу понятно – закончилось бы это хуже некуда.
Самое смешное, что первобытное житье-бытье ему понравилось. Так же как когда он, загнанный беглец, бродил неприкаянно по здешним лесам, но вместо отчаяния чувствовал все большее спокойствие. Удивительно даже. Но – понравилось первобытное существование. И продолжало нравиться. Не только летнее – яркое, пестрое, веселое, но и зимнее – одинокое и почти одноцветное. Как дешевенькая электронная книжка, которую он купил в Уфе перед первой зимовкой. Съездил в республиканскую столицу сторожась, подгадал так, чтобы под вечер, чтоб никто вдруг не заметил его, не узнал. Не брился неделю – геолог геологом. Хотел вовсе бороду отпустить, да у него не борода выходит, а смех один. А вот щетина недельная вполне сгодилась для маскировки. Про электронную книжку – это было какое-то наитие: он вдруг представил долгую-предолгую зиму, когда кроме бытовых, житейских – никаких других надобностей. Ну и пачка каких-то старых журналов в чулане – и все. Это ж с ума от мыслей можно сойти. Ну и купил, чтобы мозг чтением занимать. Впрочем, читал он, как ни странно, меньше, чем рассчитывал. Зима на базе оказалась не менее прекрасной, чем лето. Небо, тайга, река, каждый день похож один на другой и в то же время – совсем особенный. Как бриллианты в бесконечном ожерелье – одинаковые, но сверкающие каждый собственным светом. И каждый следующий не обесценивает предыдущие, не делает их тусклее, не наводит скуку. С каждым следующим интерес только разгорается – каким будет завтрашний? Ясно, что тоже «бриллиантовым», но каким? Эх, прошли те времена, когда он приглядывался в ювелирных к бриллиантам. Ну и черт с ними!
Сейчас, вспоминая давние злые свои мысли про «рвануть подальше» и «зажечь поярче», он только усмехался.
Потому что сейчас-то, наверное, можно уже и уехать. Без лишней помпы, конечно, но… вроде бы ведь затихло все. И Егор уже почти взрослый, школу свою лондонскую окончил давно, интересно бы сейчас на него посмотреть. Хотя Егора, скорее всего, и в России нет, небось Ксения сплавила его куда подальше, в какой-нибудь английский, а то и американский университет. Вряд ли ее устраивает присутствие рядом живого свидетельства – практически документа – о ее собственном возрасте. Она-то небось до сих пор представляется девушкой «слегка за двадцать».
Да, пожалуй, надо бы выбраться из этой пусть и удобной, и прекрасной, но все же берлоги. Хоть ненадолго выбраться. Поглядеть, что на белом свете делается. Взять пару-тройку пачек из сумки и прокатиться по стране. Да и по поводу заграничного паспорта разведать возможности. К сожалению, срок старого заграна, который он тогда со всеми документами забрал, давно истек. Вдруг теперь отпечатки пальцев для заграна уже в обязательном порядке снимают, а не добровольно, как раньше. Шрам-то теперь стал – не хуже настоящего, выглядит, как будто ему уже лет десять, а то и все пятнадцать. А вот с пальчиками так просто не прокатит. Интересно, кстати, когда его после питерской подставы разыскивали, пальчики в базу внесли или как? И если внесли, то откуда взяли. Из того гостиничного номера? Но гостиничный номер – он и есть гостиничный номер, как понять, какие из пальчиков – его, Дениса? Потому что, вот ведь незадача, не может он вспомнить, брали у него когда-нибудь эти самые отпечатки или нет. Вроде не брали. Но ведь любящая женушка вполне могла что-нибудь из личных или рабочих вещей оперативникам выдать. С нее сталось бы. А уж с Романа – тем более. Эх, заплатить бы этой парочке за все… по полной программе…
Алекс-Денис не отрываясь глядел на речную рябь – разбившееся на тысячи сверкающих лепестков отражение солнца. С разлегшегося на противоположном берегу луга волнами накатывали запахи жаркого разнотравья. К самым ногам подлетела какая-то серо-коричневая пичужка и начала копаться в траве с самым деловитым видом. Вот и я, кажется, такой же: деловито копаюсь на одном месте, забыв, что мир гораздо больше доступного взгляду крошечного пятачка. При том, что успел ведь уже разного повидать.
Ладно, решено. Отработаю с последней группой и попытаюсь сделать вылазку в большой мир.
Ох ты, солнце-то уже где, на базу давным-давно пора возвращаться, обед уже вот-вот. Да и Петрович просил баньку поглядеть, вроде с дымоходом что-то не то, угар идет. Хотя откуда бы там угару взяться? Чудит старик. Или занятие мне придумывает, чует, что у меня пятки чешутся?
Он потянулся, птичка испуганно порхнула в сторону, сердито чирикнула и стала накручивать в воздухе замысловатые петли – что-то там, видно, в траве вкусное осталось, ждет теперь, пока я уйду. Эх, не расстраивайся, кроха, найдешь ты еще сегодня своего червяка. И не одного.
Раскинув во весь размах руки, он глубоко, всей грудью, вздохнул и во весь голос крикнул:
– Э-гей! Жизнь продолжается!
Прибрежный камыш прошелестел в ответ что-то невразумительное, но странно тревожное. Наверное, потому что невразумительность, неясность, непонятность вообще вызывают тревогу. Пустое.
Над базой висела плотная жаркая тишина. Даже собак не слыхать. Значит, Иван Петрович с Дашей еще не вернулись с грибной охоты. Однако в печке летней кухни уже потрескивали дрова, а на длинном, чисто выскобленном дощатом столе круглобоко царил накрытый полотенцем котел. Рядом в эмалированной миске весело поблескивали свежеотмытыми боками огурцы и помидоры.
Так, значит, с меня – салат. И, значит, Катя уже вернулась из поселка.
Ага, вот и для меня гостинец – пакет на крылечке. Не совсем, конечно, гостинец – просил запас носков прикупить. Вот хозяюшке сердечное спасибо, что не забыла. Только самой ее что-то не видать. Купаться, должно быть, пошла – с дороги да после печки.
Алекс-Денис вытряхнул содержимое пакета прямо на обширное, на два десятка трапезников, пространство обеденного стола. Носки, упаковка бритвенных лезвий – это ему, остальное – остальным. Лампочки, батарейки, конфеты для Дашки, папиросы для Ивана Петровича… И прозрачная папка с бумагами, одна из которых, зацепившись скрепкой, торчала наружу.
Он уже собирался, отцепив непослушную бумагу, засунуть ее на место, но фотография в углу притянула взгляд. Даже не фотография – ксерокопия снимка. Черт! Может, именно из-за недостаточной четкости лицо показалось странно знакомым. Он вытащил бумагу из папки – гостевая анкета. Формальность, ясное дело, но поскольку сплав – не шутки, данные у приезжающих Катя требовала, а те послушно присылали. Включая неизвестно зачем нужные фотографии.
В анкете не было, собственно, ничего интересного: паспортные данные, питерский адрес, имя. Мария Алексеевна Чернова. Почти Иванова или Кузнецова. С такой фамилией в одном Питере тысяч пять народу, наверное, живет. А то и двадцать пять. Да еще и Мария Алексеевна. Но лицо на снимке… лицо притягивало взгляд и сбивало дыхание. Чтобы сосредоточиться, Алекс-Денис закрыл глаза и начал дышать медленно, размеренно, на счет восемь, как научил когда-то, еще в университетские времена, знакомый кришнаит. Или он был буддист?
За спиной раздался тихий Катин смех:
– Алекс! Что я вижу? Старый отшельник выглянул из скита? Отец Сергий нарушил аскезу? Или там на фотографии кто-то вроде Джоконды или Анджелины Джоли? Кого предпочитаешь?
От неожиданности он выронил листок:
– Ох, прости! Я полез в пакет за носками, а бумаги… вот, выпали.
– Да ладно! – Катя весело махнула рукой. – Подумаешь, какой секрет! Так и так ты всех этих гавриков через пару дней живьем увидишь.
– Да лицо знакомым показалось, – зачем-то начал объяснять он. – А вспомнить, кто такая, – не могу.