Двойник
Шрифт:
Отцовский рык вернул Бьорна в настоящее, и тот поднял весло одновременно со всеми гребцами правого борта, чтобы судно миновало коряжник. Пользуясь передышкой, Бьорн отыскал глазами Ингвара, работавшего впереди, на три скамьи ближе к носу. Он подмигнул брату, и тот мигнул в ответ. Ингвар простил его — отчасти потому, что теперь, когда младший занял место лучника, сбылась его давняя мечта — он стал вторым копьеносцем Торкеля. К тому же, как истинный скандинав, Ингвар ценил хорошую шутку.
Бьорн знал: победы над Ингваром недостаточно. Голос матери
Оставалось только одно… Отец приказал опустить весла, и Бьорн вновь предался воспоминаниям.
Наступила последняя ночь перед отплытием навстречу королю. «Разрушитель» спустили на воду, и тот ждал под полными парусами. Бьорн пришел к Торкелю, занятому размышлениями о предстоящем походе.
— Я знаю, что в деревне мало хорошего оружия, отец, — сказал он, положив тяжелый предмет, обернутый тканью, рядом с рогом Торкеля. — Поэтому я принес его.
Из перевязи, которую юноша смастерил сам, выглядывала рукоять. Она блестела даже в тусклом свете пламени — еще бы, ведь Бьорн ночами полировал ее и натирал драгоценным маслом, а до того несколько месяцев высматривал подходящий ясень. Когда поиски увенчались успехом, он пожертвовал кусочком мизинца в уплату за нанесенную дереву рану; его кровь смешалась со смолой. Затем он долго работал теслом, пока топорище не обрело должную форму. Лезвие принадлежало местному кузнецу. Бьорн неделю помогал в кузнице и приносил мастеру все пиво, какое только удавалось стянуть у старших.
Отец покачал оружие в огромной руке, повертел его так и этак.
— Старомодное лезвие, — пророкотал он. — Подобные делали во времена моего деда. Где ты его взял?
— Арнстейн Серый дал. Говорит, оно пролежало в углу целую вечность — сейчас воины хотят потяжелее, вроде твоего Костолома. — Бьорн указал на могучую секиру, всегда лежавшую на столе так, чтобы Торкель успел за нее схватиться. — Но он считает, что для моих лет этот в самый раз.
Торкель взялся за древко обеими руками и рассек воздух. Лезвие просвистело у Бьорна перед самым носом, но он даже не моргнул.
— Арнстейн прав — пока ты не окрепнешь, как твои братья, это оружие вполне сгодится. Оно хорошо ложится в ладонь. — Торкель поднес головку топора к глазам и сощурился: — Что это?
Бьорн знал, что увидел отец. Он сам выгравировал изображение на металле.
— Медвежий коготь — мой личный знак. Ты ведь нарек меня в честь самого лютого зверя.
— А это?
— Символ, который поможет мне в походе, если ты позволишь. Уруз, руна перемены и жертвоприношения. — Бьорн заглянул отцу прямо в глаза и сказал, стараясь, чтобы голос не дрогнул: — Мальчик созрел для жертвы, Торкель. Он готов стать мужчиной.
Первый раз в жизни он назвал отца по имени. Глаза викинга на миг полыхнули, потом пламя погасло, на смену пришло другое выражение. Бьорну почудилась в нем печаль.
— Нам пригодится толкователь рун, — задумчиво проговорил отец и перевел взгляд обратно на оружие. — Ты дал ему имя?
— Когда лезвие впервые окрасится кровью, я назову его Клыком Смерти.
Торкель кивнул. Он подбросил топор и, когда сын поймал его, наклонился вперед:
— Имей в виду, вполне вероятно, Клыку не придется утолить жажду. Возможно, трусливые англичане просто сбегут, на глаз оценив наше превосходство. Но если битва все же начнется, ты станешь моим лучником. Твой топор останется в перевязи, а ты будешь стрелять поверх английских щитов. Понятно?
Бьорн знал, что ликование, как и прочие чувства, следует скрывать.
— Могу я идти готовиться к походу?
Торкель кивнул и взялся за рог с медом. Юноша уже открыл дверь, когда отец внезапно окликнул его:
— Медвежонок!
— Да, отец?
— Если ты вдруг нашел последнюю стрелу Ингвара, оставь ее здесь. Я хочу, чтобы твои били точно в цель.
Бьорн вышел из хижины, широко улыбаясь. Но усмешка погасла, едва он свернул за угол: сквозь деревянную стену до него донесся бас Торкеля и скорбный возглас матери.
Бьорн глядел на ясеневое топорище, торчавшее из перевязи, что покоилась у его ног. Внезапно он оказался во власти двух противоречивых желаний. С одной стороны, хотелось, чтобы его оружие получило право носить собственное имя, а без жертвы тут не обойтись. С другой — в глубине души он надеялся, что случая пролить кровь не представится. Вот бы англичане действительно разбежались в страхе, как все и ожидают. Тогда викинги захватят королевство для Харальда и разделят добычу, не обагряя стали. А он, Бьорн, возьмет свою долю местной плодородной землей и привезет сюда Гудрун Прекрасную.
Мысли о славе, страхе и любви беспорядочно проносились в голове юноши; меж тем они с братом вовсю налегали на весло, как и прочие воины с Харейда. «Разрушитель» скользил по зеркальной глади так же легко, как санки из березовой коры — по льду родных озер. Бьорн устал, но держался — нельзя подводить товарищей.
Отмели становились все уже, крутые берега вдавались в воду. Река ушла в сторону, и за поворотом открылась бухта.
— Правый борт, сушить весла! — громко скомандовал отец, и воины разом повиновались.
— Левые, еще раз!
Бьорн с Торольфом и другие гребцы сделали последнее усилие, затем тоже подняли весла. Вода стекала с широких лопастей. Корабль развернулся, форштевень стрелой нацелился на берег. Теперь «Разрушитель» не нуждался в человеческой помощи: он сам бежал по воде; парил, словно ястреб с распахнутыми крыльями, высматривающий добычу. Киль уперся в глинистую отмель, и драккар слегка накренился.
Отец точно рассчитал время, и все же викингам не верилось, что перед ними снова суша. Но удивление скандинавов явно уступало замешательству людей, смотревших на пришельцев с пологого склона чуть выше по течению реки. Четверо воинов, судя по шлемам, копьям и луку. Они схватились за оружие, но даже не подумали поднять его против непрошеных гостей; вместо этого англичане с криками бросились наутек: неуклюже вскарабкались на берег к своим лошадям, вскочили в седла и помчались прочь, отчаянно нахлестывая скакунов. Викинги проводили их улюлюканьем. Вскоре беглецы скрылись за холмами.