Двойники
Шрифт:
Снолис глубоко вздохнул и закрыл глаза. До Мастера Ри донесся далекий голос:
— Уходи.
Снолис повернулся к гвардии и произнес певучую фразу. Сильный порыв ветра ударил по центру площади, и хор хрустальных снежинок плавно и сферически правильно поплыл во все стороны, растворяясь в каплях дождя и гомоне торгующего люда.
Центр площади был пуст. И уже через него шел крестьянин, на ходу снимал шляпу перед Мастером Ри.
А потом были северные ворота, как две капли воды похожие на южные, через которые Мастер Ри вошел в город. У ворот Мастера
— Примите, о незнакомец, — и протянул Мастеру Ри ларец. — Это ваше.
Мастер Ри покинул город. За воротами был вечер. Вдали, на холме, неясно трепетали отблески пламени. «А странник опередил меня», — подумал Мастер Ри и двинулся к подножию холма.
Под ногами чавкала грязь, небольшие болотные лужи поблескивали по сторонам, не переставая, сыпал дождь вперемешку с мокрым снегом.
Невысокий пригорок, на котором горел костер странника, был единственным мало-мальски пригодным для ночлега местом среди этих промозглых, туманных просторов. И где-то еще севернее, но уже совсем близко, Мастера Ри поджидали черные скалы Железного Грона.
Глава десятая
Казалось, непогода мертвой хваткой вцепилась в город. Холода сменялись оттепелью, и дождь смывал с мостовых остатки выпавшего вчера снега, а назавтра снова холодало и снова с неба сыпалась то ледяная крупка, то снежные хлопья, подгоняемые жестким, пронзительным ветром.
Марк сидел в своей лаборатории поближе к теплому боку радиатора, курил, следил за безумным танцем снежинок за окном и ждал Григория.
Григорий, не заходя к себе, поднялся на четвертый этаж.
— Пришел? — хмуро приветствовал Марк Григория.
— Есть новости? — в той же манере поздоровался тот.
— Имеются.
— Надо полагать, насчет Верова?
— Насчет всего этого. Тревожно мне, вот что.
— Где гордо поднятый нос, дружище дюк?
— Ну давай без подколок, — возмутился Марк.
— Может, боишься, что параллельные миры — это бред, а мы с тобой — гигантские флуктуации? Самые гигантские после Вселенной, которая тоже суть флуктуация, но поболе. Одно только нам физика объяснить не может — что такое флуктуация, откуда она, зараза такая, берется?
— Кончай со своими заездами. А то сейчас морду набью.
— Хм, не советую, — ответил спокойно Григорий. — Итак, почему оно должно флуктуировать? Если мы флуктуации, значит, ничего достоверного об окружающем мире знать не можем, даже того, случаются ли в нем флу… — Григорий глянул на физиономию Самохвалова и усмехнулся. — Мы хаос. Дерьмо собачье, желе, студень. Вторичный продукт. Знаешь, что наша Солнечная система — это вторичное вещество? Когда-то была большая такая звезда, и вот она… Ты не зверей, Маркуша, расслабься. Скажи лучше, как жить будем?
В это время в комнату вошел Кирилл.
— Ага, рыцарь, Мастер наш Наимельчайший. Как там, странствуешь? — приветствовал его Марк.
— Что такие смурные? — ответил тот, встряхивая мокрый плащ.
Григорий Цареград пожал плечами.
— У
— Ты бы курил не здесь. В коридор иди, — поморщился Григорий.
— У меня похуже, мужики. У меня Железный Грон, — сказал Кирилл.
Впрочем, он не ждал от друзей понимания. Так получилось, что неведомая угроза по имени Железный Грон разделила его с ними. Они не хотели его понять, а он недоумевал — почему они так взволнованы проблемой книг Верова и совершенно не интересуются тем, что прямо несет смерть. Или Мастер Ри для них — нечто совершенно сказочное?
Марк извлек из кармана мятую пачку «Примы» и тупо на нее уставился. Вышел в смежную комнатенку к ДРОНу, пощелкал там чем-то и, закурив снова, сказал:
— Слышь, Грегуар, как ты допёр внушить дюку мысль насчет поискать Верова?
— В «Лесе зачарованном» в самом деле что-то интересное? — спросил Григорий.
— Вот сейчас ДРОН перезагружу и поведаю. А то от нетерпения истаешь.
Но, перезагрузив ДРОН, Самохвалов вновь, в третий уже раз, закурил и заговорил о другом:
— А давайте-ка, хлопцы, еще раз попробуем выяснить, что с нами конкретно происходит.
— Легко, — согласился Григорий. — Итак, я ложусь спать и засыпаю. И вижу очень реальный сон, как я, Пим Пимский, просыпаюсь в своей меблированной квартире с отдельным входом. Пелагея несет утренний кофе. Ну и день начался. Но это неважно. Там может пройти и месяц, пока я сплю. Или здесь может пройти месяц, пока мне это снова приснится. Никакой системы, по-моему, в этом нет: однажды тот тип ложится спать, засыпает. И вот я-он снова здесь, в нашем маразме, in corpore. И думаю себе: «Хоть бы или я не просыпался, или тот алкаш не засыпал». Вот, собственно, и всё.
— Ясно. А что у тебя? — Самохвалов ткнул дымящейся сигаретой в сторону Кирилла.
— У меня, мужики, хреновня сплошная. То умираю по два раза на день, то бодро шлепаю Железному Грону голову снести.
— Не густо, — констатировал Самохвалов, — только умирать-то зачем? Столько раз-то… Сколько раз, говоришь, умирал?
— Много. То в видениях, то в колдовском лесу.
— И где такие леса произрастают?
— Это я смутно, меня тогда так скрутило… И что погано: умираю, умираю и всё равно чего-то кому-то должен. И поделать уже ничего не могу. И Грон этот Железный — достал он меня, парни…
— Какой еще гром? — Самохвалов наконец обратил внимание на жалобы Кирилла.
— Да тот чудак, которого надо уничтожить. Сам Артур-король-его-величество просил. Этот умеет уговорить. В общем, не нравится мне это.
— Это дело надо запить. Ну-ка, Григорий, что у нас в термосе? Так вот, Веров, «Лес зачарованный», — прихлебывая чай, начал рассказывать Марк. — Дело происходит в пустыне. Каменистое нагорье, воздух — опилки, а почва — голые камни. Герой — некто Перчик. Посылают его отыскать «волшебную гору, сплошь поросшую лесом». Где искать — неизвестно.