Двойники
Шрифт:
Мастер Ри спросил:
— Фью, кто ты?
— Э-э, пустое… Послушай лучше, Мастер Ри, сказку.
— Заварю чай, — Мастер Ри извлек из своей котомки плотно завязанный кожаный мешочек.
— Настоящий чай катанабуси?
— Он самый, — Мастер Ри распустил узел, и над площадкой повеяло ароматом далекого летнего луга. — Ровно сорок трав и кореньев.
— Да я еще пару-тройку своих добавлю, — Фью запустил руку в походный мешок. — Не возбраняешь?
Мастер Ри кивнул и подсел к очагу.
Когда в наступивших сумерках тихонько тлел костерок, когда в руках у обоих уютно расположились деревянные
— Я обещал рассказать сказку. Так слушай, — глядя на угли костра и невольно макая бороду в чашку, но того не замечая, повел рассказ странник.
— Давно это было. Много раз восходило и заходило солнце с тех пор. В горном ущелье росло дерево. И всё бы ничего, да вот только горы окружали его странные. С одной стороны ущелья высились белые скалы, покрытые шапками ледников. Прозрачный словно хрусталь ручей стекал от них прямо к корням дерева, и когда оно пило эту студеную влагу, то цвело нежными цветами, а с листьев его стекал волшебный сок удивительной целебной силы. Но приходили иные времена, ветра менялись, и тогда корни дерева питал ручей, стекавший с другой стороны ущелья. А там мрачно темнела аспидная скала, над вершиной ее вечно клубился зловонный пар, а по склонам бурлили потоки грязи. И когда корни дерева впитывали воду мутного тепловатого потока, — странник повертел чашку в руке, но глотка не сделал, — оно покрывалось ядовитыми шипами, источало едкий колдовской экстракт.
Странник замолчал, задумчиво глядя на угли костра. Тихонько потрескивали ветки, шелестел лес, вскрикивали ночные птицы. Но эти звуки, казалось, преодолевали огромные, нескончаемые расстояния, прежде чем им удавалось пробиться, достичь верхушки скалы, где сидели люди.
Странник поднял взгляд. Что-то мелькнуло в его глазах, а может, это был просто отблеск пламени.
— А потом в ущелье пришли люди. Им был нужен камень, красивый белый камень. И они разбили, раскололи, превратили в маленькие кирпичики большую белую гору. Они построили из этих кирпичиков дома и колодцы, стены городов и сараи. Они растащили по камушку всю белую гору, всю без остатка. И ее не стало… И хрустальной чистоты поток перестал нести свою влагу корням дерева, навеки, — странник залпом допил чай. — И дерево стало корявым, и его кору покрыли глубокие раны, а из ран сочился яд, сильнее которого не было, — странник умолк.
— Фью, — сказал рыцарь, — ты сотворил «одну голову на двоих».
Странник не ответил. Только потянулся к котелку и налил себе еще чая.
— Говоришь о дереве, а думаешь о человеке. Говоришь о теле — думаешь о душе.
— К сожалению, рыцарь, часто именно тело выбирает дорогу в этом мире. И когда ему очень хочется пить, то оно пьет из первого же источника, потому как пить-то очень хочется. А если ты — дерево и к твоим корням течет грязный поток — что прикажешь делать? Конечно — не пить и умереть!
Помолчал и пояснил:
— Если душа избрала сон — дорогу в этом мире выбирает тело…
— Но и белого камня не хватило. Люди явились вновь и разбили, раскололи, распилили черную гору, — неожиданно продолжил Мастер Ри сказку. — И пресекся теплый грязный поток. И дерево снова изменилось.
— Как же мы назовем эту историю?
— Отныне это «Сказка о дереве, утратившем душу», — сказал Мастер Ри.
Вот так и возникают сказки в этом мире — у костра, под звездным небом, в тихой неспешной беседе.
— Но Железный Грон, рыцарь, это не просто черная гора, и не может найтись тот, кто разрушит ее, — вздохнул странник. И добавил, зевнув:
— Это две черных горы, одна из которых белая… так мне, вроде бы, видится… Устал я, пойду спать.
Он лег спиной к костру и вскоре уже похрапывал.
Мастер Ри выпил еще чашку чая под звуки песни старого странника, а потом вернулся к своему камню у обрыва. Привалился спиной к нему и задремал.
Ему приснилось, что он — клубок нитей, катящийся по хрупкому холсту тончайшей материи. Он не мог понять, что же в этой материи необычного, пока не разглядел, что каждая ниточка этой материи — живая душа, как и он, когда-то, быть может, бывшая таким же клубком, а теперь размотанная и намертво вплетенная в общий узор. Тогда он почувствовал, что на него смотрит некто, и хочет поймать его, и тоже вплести в холст. Мастер Ри проснулся. Светало. Уже горел костер, странник сидел у очага и зябко кутался в плащ.
А через два дня лес кончился, и перед путниками открылась унылая равнина, лишь изредка украшенная то одиноким чахлым кустом, то низкорослым деревом, то безобразным валуном. Воздух отсырел, солнце бледно проглядывало сквозь туманную дымку. Попахивало близким болотом.
Погода стояла тихая, а потому всадника, во весь опор мчащегося им навстречу, было слышно издалека.
— Это самое, рыцарь, — поежился странник, — слышишь, скачет кто-то, стало быть, будь начеку. Да пошли поскорее, место это дурное.
Мастер Ри хранил молчание, продолжая размеренно вышагивать по тропе навстречу увеличивающейся черной точке.
— Ты, рыцарь, меч-то уж изготовь.
Катанабуси успокаивающе поднял руку в знак того, что слышал и понял, но меч обнажать не поспешил.
Черная точка по приближении оказалась здоровенным детиной, сплошь закованным в черные зеркальные доспехи, верхом на такой же огромной и закованной лошади. Приблизившись к путникам, детина натянул поводья, и лошадь стала тормозить, выставив вперед все четыре ноги. Такого Мастер Ри еще не видывал. Он даже слегка опешил. Лошадь, оставив за собой длинную внушительную борозду, встала колуном поперек тропы.
— Тебя я искал, сын гиены, — совершенно бесцветно, в ритме метронома, произнес всадник, повернув скрытое черной стальной маской лицо к страннику. Черная рука, не мешкая, выхватила тяжелый боевой топор и занесла его над головой Фью.
Странник смотрел на нависшую черную башню, и в его взгляде читался ужас. Шел человек, встречал на своем пути опасности и препятствия, с трудом или без преодолевал их. Но вот встретил очередное и понял — это смерть.
Меч катанабуси совершил лишь одно движение — сначала срезало голову всаднику, затем лошади, затем меч снова оказался в ножнах. Странник сперва ничего не понял: казалось, меч и не покидал ножен.