Двойной без сахара
Шрифт:
Я боялась даже краткого поцелуя. Наша близость развязала ему руки.
— Ия тоже прошу тебя, не надо, — Его губы были близки, но далеки от поцелуя. — Не надо прогонять меня. Я не хочу, чтобы ты вспоминала меня вот таким. Такого лучше забыть, а я совсем не хочу, чтобы ты меня забывала.
Наши груди соприкасались, но горечь прошедших часов гасила любой возможный огонь. По спине бегали мурашки. Нестерпимо хотелось избавиться от его рук и одеться. Но он не отпустит меня без ответа.
— Все хорошо, Шон. Я совершенно
— Свою проблему, — опередил меня Шон с окончанием.
— Это не проблема, — обожгла я его своим гневным дыханием. — Это данность. Слышишь? Я с этим живу. И хорошо живу…
— Нет, — его губы касались моих, как бы невзначай, колыхаясь от слетающих с них слов. — Когда все хорошо, люди не расстаются так надолго. Люди и дня не могут прожить вдали друг от друга. У них есть потребность слышать голос, соприкасаться телами… И это не жалкая физиология, хотя и она тоже. И в ней нет ничего плохого… Понимаешь
***
— Нет, не понимаю. Я ничего не понимаю, Шон. Что ты от меня хочешь? Признания в том, что я не люблю Эрика? — О, боже, я не забыла имя! — Так получай его. Да, я его не люблю. Я просто состою с ним в отношениях. Но это не значит, что я должна спать с тобой.
— Ты ничего мне не должна.
Господи, ну когда же он наконец отпустит меня?!
— Ты должна себе. Если я способен помочь тебе отыскать себя, то позволь…
Я замахнулась, но не для того, чтобы ударить, а чтобы он отступил наконец, но эта громадина не двинулась с места, и я погладила его щеку. Гладкую, только что выбритую.
— Не прикрывай мной свою потребность в сексе, — проговорила я, решив не церемониться. — Ты не просто так побрился. Но ты побрился зря. Малины больше не будет.
Шон отпустил меня, и я почувствовала запредельный холод. Грязную кофту я бросила на диван, но ноги отказывались сделать даже два шага.
— Хватит вести себя как коза!
Что? Он назвал меня козой? Но в английском называют только сукой. Или ирландцы выпендрились? Спасибо за козу, тогда я и тебя могу назвать козлом, ирландским! Но не успела.
— Ты действительно нелогична. Что произошло за этот час? Мы расстались до утра, а не насовсем. Чего молчишь? Придумываешь очередную глупость? Не знаю, какой дурак решил, что козы глупые. Они во многом умнее человека. Тебя сейчас, например.
Я не могла ни говорить, ни шевелиться. Только мурашки еще могли двигаться по голому телу.
— Ты ведешь себя, как школьница, которая отказывается спать с одноклассником только потому, что родители могут узнать. Так вот, мисс Брукнэлл ничего не узнает. Так что можешь не бояться, что она расскажет про нас с тобой Эрику. Я прав? Этого ты боишься?
Бедный Шон, ты не хочешь знать правду. Не хочешь, и я не скажу, что спала с тобой по наказу мисс Брукнэлл, а ей скажу… Скажу, что мне не понравилось. Слышишь, не понравилось… И я осеклась, даже в разговоре с собственной совестью. Совесть погрозила мне пальцем. Лиззи сказала, чтобы ты переспала с нормальным мужиком, получила с ним оргазм и тогда лишь выбрала ее. А ты во что превратила секс с нормальным мужиком? В очередной фарс! Отчего же только я? Может, не только я ненормальная женщина, но и он — ненормальный мужик. Но ты ведь до сих пор не поняла, и если сейчас ты, не краснея, врешь только мистеру Муру, то через две недели утонешь во лжи перед мисс Брукнэлл.
— Мне так нравится, как ты краснеешь, — Шон коснулся пальцем щеки и соскользнул к мочке. — Так у меня будет второй шанс?
Губы так близко, но он медлит. Желает теперь услышать четкое «да!»
— Ты очень хорошо танцуешь, — выдала я, чувствуя, что Шон сейчас сожжет пальцы на моей мочке. — А что за песню ты пел?
— Так, глупость… Застольная под виски… Глупость… Хочешь выпить для храбрости?
Я кивнула и получила свободу, чтобы ринуться к дивану, а лучше в комнату
— за чистой кофтой.
— Как же в вашей Ирландии холодно, — бросила я на ходу.
— Это чтобы больше виски пили, — хохотнул Шон. — И сексом занимались.
Хорошо, что до спальни было три прыжка. Я выдохнула и глянула на свою незастеленную кровать. Простынь приглашающе светилась в темноте. Я даже свет включать не стала. Схватила первое, что попалось под руку — все равно снимать.
Шон уже ждал меня со стаканами. На этот раз виски плескалось на самом дне.
Я приняла стакан и осушила за один глоток, не дожидаясь Шона.
— Скажи, ты вдруг полюбила виски или тебе так противно со мной по- трезвому?
Лицо до ужаса серьезно. Сейчас заплачет. Или у меня опять поехала картинка…
— Шон, хватит! Мне противно само виски. Как ты его пьешь?
— А я и не пью, — Шон вернул стакан на столешницу нетронутым.
— Ну уж нет! — Я остановила его руку, заставив вновь взять стакан. — Я не буду пить одна.
И он выпил и налил еще.
— Мы так до спальни не дойдем, — покосилась я на стакан, заполненный теперь на одну треть.
— А я туда и не стремлюсь, — усмехнулся Шон, поднимая стакан. — Я пришел без резинового Джонни. Я побрился, чтобы не поцарапать тебя, желая доброй ночи. Ты сказала, что тебе страшно засыпать одной.
— Так что, секса не будет? — я попыталась удержать стакан на его уровне.
— Ты что, серьезно? А зачем тогда мы пьем?
— Чтобы рассказывать друг другу страшные истории. Ты мне уже рассказала. Теперь мой черед.
— Ой, не надо снова про Кару! — чуть ли не завизжала я. — Ты что, тупой? Не понимаешь, что бабы не любят слушать про других баб. Как и мужики, впрочем. Или я не права?