Двойной без сахара
Шрифт:
— Хорошо. Нет так нет. Пойдем рисовать, пока ты не замерзла?
Я кивнула и вернулась переодеться и взять кисточки. Шон подхватил выставленный мною за дверь мешок с красками. Дорога вокруг озера больше не казалась длинной. Мы обсуждали феечек и прочую хрень, которую можно нарисовать, но остановились на копировании предыдущего шедевра. Шон предложил зайти в дом, но я отказалась в надежде вообще не переступать его порога. Пусть тайна этого царства останется для меня за семью печатями, но мы заперли в доме собаку, чтобы та не влезла в краску. Она поскреблась-поскреблась и
Шон присел на траву и не сводил с меня глаз. От такого пристального внимания у меня затряслись руки.
— Шон, я люблю работать в одиночестве.
— Мне уйти? — поднялся он тут же.
— Можешь оставаться, только не смотри на мои руки.
— Вообще-то я смотрел на твою грудь, — хохотнул Шон и слинял раньше, чем я окончательно превратилась в Сеньору Помидору.
Увы, каким ты был, таким ты и остался. Может, хотя бы твой почтовый ящик под моими руками превратится во что-нибудь, достойное лицезрения.
— Хочешь, я поиграю для тебя на вистле? — спросил Шон из-за чуть приоткрытой двери, чтобы незаметно исчезнуть при моем отказе.
Но любопытство взяло верх, и я согласилась. Шон уселся на прежнее место, но не приставил дудку к губам. Видно, играть с улыбкой не умеют даже ирландские парни.
— Я знаю, что ты любишь рисовать под музыку, — Шон знал, как ущипнуть побольнее, напомнив про мои кривляния под «Чижа». — Но не знаю, какую ты предпочитаешь, — О, да, слава богу, что я была тогда в наушниках. — Грустную? Веселую?
— Любую, если она ирландская.
— А другую я и не смогу сыграть на вистле.
— Вот и играй любую.
И Шон заиграл, чтобы заставить меня понять, что я не сумею освоить даже ту дурацкую мелодию, которая прилагается к моей дудке. Его звуки лились соловьиной трелью.
— Где ты научился так играть? — спросила я через полчаса.
— Нигде. Любой мальчишка играет лучше меня. Если бы американцы сделали у джинсов карманы поглубже, то все ирландцы продолжали бы носить с собой вистл. Мы так в школе время убивали. Во рту обязательно что-то должно было быть — дудка или сигарета. Ну, или губы девчонки, но такая удача выпадала крайне редко,
— добавил Шон, глядя на мое каменное лицо. — Еще поиграть?
О, да! Займи уж чем-то губы, чтобы с них всякую минуту не слетала пошлая чушь. Блин, тебе тридцать три года! А мозгами в шестнадцати остался, похоже. Собака и то умнее тебя!
— Ты мне лучше почитай. «Артемиса Фаула», например?
— Ты это серьезно сейчас?
Еще как! Кому-то лучше читать, чем говорить!
— Да, почитай, пожалуйста. Вдруг я что-то в жизни упустила.
Он сходил в дом за книгой и принялся читать. Только на сцене спаивания бедной фейри остановился.
— Обещай больше не пить вино, ладно?
— Почему?
— Потому что я не хочу, чтоб ты теряла даже часть своей магической силы. Обещаешь?
Я кивнула:
— Хорошо, буду пить только виски.
— Отлично! У вас там виски нет. Значит, пить ты его можешь только со мной.
Шон оставил мне паузу для ответа, но я не знала, что сказать. С выпивки слишком легко соскользнуть на тему секса, а его на сегодня хватит.
— Хочешь мороженого?
Я кивнула, хотя, признаться, успела подмерзнуть, рисуя, потому пошла в дом скорее согреться и заодно вымыть кисти. Скинуть кроссовки ногами оказалось делом затруднительным, но пачкать чистый пол не хотелось, как и видеть перед собой коленопреклоненного Шона. Он, к счастью, поспешил на кухню и не заметил моих мучений. Я попросила его открыть кран и капнуть на кисти мыла. Наши тела на секунду соприкоснулись, но я не почувствовала прежнего дискомфорта. Наверное, потому что увлеченно терла кисти, которые через минуту уже стояли чистыми в банке, в которой я их принесла.
— Мне нравится такой натюрморт.
Шон подошел ко мне с полным стаканом мороженого. Я улыбнулась его словам и предложила добавить к кистям плоскогубцы, молоток и пару гвоздей.
— Думаю, они неплохо будут смотреться вместе, — произнесла я и уткнулась носом в мороженое, испугавшись двусмысленности фразы.
— Банка опрокинется, — спас меня Шон и протянул ложку. — Хочешь пьяного мороженого?
Я кивнула из любопытства. Шон вытащил из холодильника черную бутылку пива и достал из шкафчика бренди. Я протянула стакан. Мороженое окрасилось сначала в кровавый цвет, а затем покрылось бежевой пеной и стало напоминать капучино.
— Быстро съедай!
Мы оставались в кухне. От дивана нас отделяли десять шагов, но, наверное, это уже было не быстро. Я попробовала мороженое и не сумела убрать с лица улыбку отвращения. Никакие слова не способны описать вкус, который остался на моих губах. Сладостная острота бренди только усилила горечь пива. Я решила подцепить со два полную ложку нетронутого алкоголем мороженого, но его сладость, увы, не убрала пивную горечь.
— Не мучайся! — Шон поменял стаканы. — Не могут же у нас во всем совпадать вкусы.
— Ив чем же они совпадают? — спросила я с полным ртом.
— Мы любим одинаковый чай и баранье рагу, верно? Чай мы пили с утра, а теперь время обеда. Идем!
— Куда?
— К Мойре, куда ж еще! Мы вчера не все съели.
— Шон, я не могу. Это уже наглость. Она ждет только тебя.
— Она ждет нас, как ты этого не понимаешь!
— Я прекрасно это понимаю и не хочу ее обманывать.
— И не надо обманывать.
Рука Шона взлетела к моему лицу убрать выбившуюся из хвоста прядь. Между нами дрожал стакан, и я вжала его в живот Шона, но это не спасло меня от его губ. Поцелуй был кратким, словно он обжегся или почувствовал остатки пивной горечи.
— Ты вся в мороженом.
Я вытерла рот и оставила ладонь у лица. Шон понял и отошел от раковины, где мы все это время простояли.
— Пойдем?
— Шон, иди один. Я вся в краске.
— Мойра уже видела тебя такой. Ну, а если хочешь, я дам тебе свою футболку.
И, не дожидаясь согласия, он исчез в глубине дома. Я обхватила себя руками и осталась в кухне. Отсюда убранство гостиной выглядело почти идентичным нашему. Чувствовалась одна рука. Рука матери Шона. Кухня тоже не выглядела холостяцкой — будто миссис Мур отлучилась всего на минутку.