Двойной контроль

Сент-Обин Эдвард

– Даже не знаю, что вам сказать, – ответила Люси. – Вы одновременно делаете мне комплимент и объявляете смертный приговор: почему я так хорошо выгляжу, когда на самом деле мои дела так плохи. Вы это имеете в виду?

– Граница опухоли очень четкая, – сказал Макьюэн. – Если бы это была глиобластома, то она затронула бы и другие участки мозга, и тогда симптомы были бы выражены сильнее. Но без биопсии сказать трудно. И вот, видите васкуляризацию здесь, в центре? – Кончиком авторучки он указал на два крошечных пятнышка, выделявшихся на фоне остальной опухоли. – Боюсь, как бы степень злокачественности не

оказалась выше.

– А как проводится биопсия? – поинтересовалась Оливия, видя, что Люси с трудом сдерживает слезы и не может говорить.

– Мы просверлим в черепе небольшое отверстие и с помощью компьютера направим в него иглу, чтобы собрать образцы тканей, которые потом отошлем на анализ.

– А можно сделать это под местным наркозом? – спросила Люси. – Я очень боюсь не проснуться, поэтому хотелось бы обойтись без общего наркоза.

– Да, конечно, – ответил мистер Макьюэн. – Мы часто делаем операции под местным наркозом, но при этом существует определенный риск, поэтому советую вам хорошенько все взвесить, прежде чем принимать решение. Смертельный исход наступает лишь в одном проценте случаев, но есть шанс кровоизлияния в мозг и последующего инсульта. В таком случае вам грозит паралич правой стороны тела. Такое нечасто, но случается.

– О господи, – выдохнула Люси.

– Вдобавок снимки не очень четкие, – продолжил Макьюэн. – Виден только очаг поражения фронтопариетального участка парацентральной дольки большого мозга. Необходимо сделать функциональную МРТ, чтобы понять, какая нервная ткань окружает опухоль или находится в ней. Надеюсь, что при отборе образцов на анализ мы не затронем основных функциональных зон мозга, но существует риск повреждения здоровой ткани, что может вызвать некоторые функциональные поражения, в зависимости от того, какой подход мы изберем.

– Понятно. – Люси закрыла глаза.

– А нельзя ли просто вести мониторинг опухоли? – спросила Оливия.

– Можно, – кивнул Макьюэн, – но хотелось бы подчеркнуть, что если это высокозлокачественная опухоль, то необходимо знать об этом как можно раньше, чтобы принять меры для продления жизни Люси.

– Для продления моей жизни, – прошептала Люси.

– После фМРТ мы с коллегами проведем консилиум. Раз в неделю около шестидесяти наших лучших врачей и научных сотрудников обсуждают новых пациентов, обратившихся к нам в больницу на Квин-сквер. Полагаю, что все они порекомендуют провести биопсию, потому что без этого невозможно предложить вам соответствующий метод лечения.

– В таком случае у меня нет выбора.

– Вас никто не принуждает. Решение принимаете вы, и только вы.

– Предположим, я соглашусь. Что дальше?

– Мой секретарь запишет вас на фМРТ на следующей неделе. А я направлю вас к одному из коллег в неврологическом отделении для проведения когнитивной оценки. Так что операцию можно будет сделать недели через две.

– Что ж, так и поступим. – Люси встала. – Спасибо, что согласились нас принять, – добавила она, пожимая руку Макьюэну.

7

Хантер вымотался до предела даже по своим невероятным меркам. Он сделал остановку в Нью-Йорке, где снова встретился с Солом, а потом оба разъехались каждый по своим делам: Хантер отправился в Англию ознакомиться с предложениями Люси, а Сол рванул к какому-то французу, предлагавшему свое изобретение – защитный костюм из бронекерамики, намного дешевле и лучше тех, которые разрабатывали в Управлении перспективных исследовательских проектов Министерства обороны США и в министерствах обороны европейских стран. Прежде чем оба пересеклись в Италии для обсуждения дальнейших проектов, Сол успел сгонять в Эдинбург на встречу с Джоном Макдональдом, одним из ведущих специалистов по неорганической жизни.

Апартаменты Хантера занимали два верхних этажа в неожиданно изолированном небоскребе, воткнутом, как кол в сердце, в самый центр Манхэттена, ниже высоток Верхнего Ист-Сайда, но выше высоток финансового квартала. Сол, как только явился, сделал несколько тонких намеков на усталость после поездки в Калифорнию и на предстоящие утомительные встречи в Нью-Йорке, надеясь, что ему, как обычно, предложат пару дорожек кокаина, но вместо этого Хантер поинтересовался, пробовал ли тот фрибейзинг, и тут же раскрыл красный кожаный кейс, в котором на алом бархате покоились две стеклянные трубки и небольшая паяльная лампа.

– Ух ты! – сказал Сол. – Пожалуй, к такому я пока не готов. Говорят, что к нему моментально привыкаешь.

– Это к власти привыкаешь моментально, – сказал Хантер. – Если она у тебя есть, то фрибейзинг – просто дуракаваляние; если ее у тебя нет, то привыкай хоть к черствым пончикам, хоть к резиновому белью.

– Или к фрибейзингу, – сказал Сол.

– Да, конечно, – сказал Хантер. – Но после того как мы сегодня раскурим трубочку, я пару месяцев даже не взгляну в ее сторону, а сейчас у нас мозговой штурм, Сол.

– Ну, раз ты у нас эксперт, – сказал Сол, не желая открыто противоречить своему настойчивому хозяину. – Хотя Ричард Фейнман однажды сказал, что наука – вера в невежество экспертов [6] , – не удержавшись, добавил он.

– В таком случае Дональд Трамп – величайший ум планеты, – сказал Хантер.

– По-моему, он имел в виду тех, кто продвигает знания к какому-то пределу, а не тех, кто отрицает любые знания, – сказал Сол.

Хантер вложил в трубку крохотный комочек густой вязкой массы.

6

Ричард Фейнман. Радость познания (перев. Т. Ломоносовой).

– Ну ладно, и я с тобой за компанию, – сказал Сол.

Осторожно вдохнув самую малость дыма, собравшегося в стеклянном черенке трубки, Сол тем не менее ощутил необычайный подъем духа и готовность связать воедино нити множества разговоров, которые они с Хантером вели за год знакомства. Усталость превратилась в иллюзию, и Солу уже не верилось в свое недавнее утомление, потому что теперь все вокруг словно бы излучало яркое сияние. Хантер жадно втянул в себя дым и пристально уставился куда-то перед собой, возможно на фрэнсис-бэконовский мазок искореженного человеческого страдания, висевший над камином черного мрамора, а возможно, в бесконечное пространство рассредоточенного взгляда, Сол не знал, куда именно, но не намеревался упустить нахлынувшую на него волну ясности.