Двойной заговор. Тайны сталинских репрессий
Шрифт:
С одной стороны, большевики были еще большими демократами, чем Временное правительство. Идею демократии они довели до своего логического конца – если кто еще не понял из опыта 90-х годов, поясним: логическим концом демократии является абсолютный ноль по шкале дееспособности. После того как главнокомандующий генерал Духонин на первое же распоряжение нового правительства почти открытым текстом ответил Ленину и компании, где он их видел, Ильич сделал поистине гениальный ход. Он назначил главнокомандующим оказавшегося под рукой прапорщика Крыленко и объявил о прекращении боевых действий. Исполнение приказа было гарантировано: после объявления мира солдаты снесли бы любого,
Поначалу большевики были полны совершенно розовых иллюзий. Первым народным комиссаром по военным делам был назначен Подвойский – революционер с семинарским образованием, который военной службы и не нюхал. Вместе с Лениным они принялись делать в армии «революцию». 16 декабря 1917 года были опубликованы декреты: «Об уравнении всех военнослужащих в правах» и «О выборном начале и об организации власти в армии». Власть передавалась солдатским комитетам, командиры стали выборными, прежних офицеров ссылали в кухню и на конюшню. Армия окончательно перестала существовать, осталась масса, которая все еще сидела в окопах и потребляла определенное количество продовольствия. Впрочем, она таяла на глазах, солдатики бросали фронт и разбегались по домам, что немало радовало интендантов.
Однако при том, что новое правительство по опыту управления было не лучше старого, у него все же имелось одно серьезное отличие от прежнего. «Временные» так ничего и не поняли и ничему не научились. Новая же власть умнела прямо на глазах. И неудивительно: министры Временного правительства в случае неудачи рисковали разве что отставкой, а над этими болталась петля.
Начав с роспуска армии и прекращения выпуска оружия и боеприпасов, они очень быстро сообразили, что дела плохи и надо, чтобы их кто-то защищал. Уже 26 декабря Подвойский представил план создания новой армии, пока что трехсоттысячной. Напомним то, что сейчас прочно забыто: большевики поначалу не собирались воевать ни с кем – ни с немцами, ни с собственным народом. В декабре 1917 года речь шла об армии мирного времени. 15 января Совнарком принял декрет о создании РККА. Ленин подписал этот декрет 28 января.
Первоначально армия предполагалась добровольческой. Принимали в нее не вольным набором, а по рекомендации партийных, советских или профсоюзных органов. Бойцам, кроме полного государственного обеспечения, предполагалось платить по 50 рублей в месяц. Много это или мало? А кто его знает! Полное обеспечение в то время было куда важнее…
Впрочем, коммунарские иллюзии горели одна за другой. 4 марта 1918 года Ленин подписал постановление о создании Высшего военного совета. Военным руководителем этого органа назначили М. Д. Бонч-Бруевича, который являлся «фигурой компромисса» между делом и революцией: с одной стороны, генерал с опытом штабной работы, с другой – брат известного большевика. Первое, что предложил Бонч-Бруевич – отменить добровольческий принцип формирования армии, отменить выборность командиров и коллегиальное управление войсками, ввести единоначалие. Таков был конец демократии в армии, больше о ней не заикались, хотя сами вооруженные силы молодой республики пришлось «нормализовывать» еще очень долго, отучая от усвоенных за год торжествующей демократии привычек. А 13 марта наркомом по военным и морским делам был назначен Троцкий, а вместо Высшего военного совета появился Революционный военный совет республики, Реввоенсовет, РВС.
Назначить военным министром Троцкого – это был далеко не самый худший выбор. Могло быть и хуже. Правда, служить в армии Льву Давидовичу не приходилось, но в 1912–1913 годах он побывал военным корреспондентом на Балканах. Журналист Троцкий на должности военного министра был все же предпочтительнее прапорщика Крыленко в роли главнокомандующего, ибо любому прапорщику хочется поиграть в генерала, а любой более-менее толковый журналист отлично понимает разницу между собой и специалистом. И, паче всяких ожиданий,
Начав все с той же идеи создания добровольческой армии, Троцкий практически сразу от нее отказался – набрать нужное количество добровольцев было немыслимо. Уже 19 мая 1918 года ВЦИК принял постановление о всеобщей мобилизации. Но проблема была не только в рядовых, а и в командирах, и здесь все оказалось куда сложнее. Ленин по-прежнему предавался мечтам о «классовой» армии. Даже осенью 1918 года, когда Сталин с Троцким уже полгода как препирались из-за «военспецов», он все еще говорил: «Теперь, строя новую армию, мы должны брать командиров только из народа. Только красные офицеры будут иметь среди солдат авторитет и сумеют упрочить в нашей армии социализм». А вы думаете, зря его прозвали «кремлевским мечтателем»?
Все бы ничего, но к тому времени жизнь уже показала, во что превращается добровольческая армия с выборными командирами из народа. 24 сентября 1918 года член Реввоенсовета 1-й армии С. П. Медведев писал Ленину: «Я убедился, что у нас есть толпы вооруженных людей, а не крепкие воинские части… Во всех этих вооруженных толпах не проявлялось никакого понятия о дисциплине, о подчинении командному составу во время операций. Сам же командный состав оказался настолько слабым, безвольным, терроризированным негодными элементами части, что не он командовал частями, а его части тянули, куда хотели…
Части нашей Красной Армии формировались в различных местах и совершенно по-разному. Большая часть из них состояла из добровольцев. Никакой военной выучке они не подвергались, и поэтому слишком трудно совершать с ними военные операции. Они могут совершить партизанский набег, но чуть только попадут под военный, а не партизанский огонь – они обнаруживают всю слабость свою и панически бегут от жалкой горстки опытного противника».
Воевать постепенно учились, что касается дисциплины – то чего-то приемлемого в этом отношении удалось достичь лишь к началу 30-х годов. Если же говорить об этике, о морали… то не было в этой войне ни этики, ни морали, ни милосердия. Война и сама по себе жестока – а за Каинов грех гражданской войны дается особое озверение. Об этом писал в своем дневнике Исаак Бабель, который был в польском походе с Первой Конной армией Буденного – право же, не самой худшей воинской частью РККА.
«Страшное поле, усеянное порубленными, нечеловеческая жестокость, невероятные раны, проломленные черепа, молодые белые нагие тела сверкают на солнце…»
Стало быть, после боя раненых добивали, мертвых раздевали – одежка еще пригодится…
«История – как польский полк четыре раза клал оружие и защищался вновь, когда его начинали рубить».
Это к вопросу о том, почему в 1920 году так отчаянно сопротивлялись поляки…
Житомир. «Полки вошли в город на три дня, еврейский погром, резали бороды, это обычно, собрали на рынке сорок пять евреев, отвели в помещение скотобойни, истязания, резали языки, вопли на всю площадь. Пожгли шесть домов, дом Конюховского на Кафедральной – осматриваю, кто спасал – из пулеметов, дворника, на руки которому мать сбросила из горящего окна младенца – прикололи, ксендз приставил к задней стене лестницу, таким способом спасались…»
Сокаль. «Сапожник, сокальский сапожник, пролетарий. Сапожник ждал Советскую власть – он видит жидоедов и грабителей, не будет заработку, он потрясен и смотрит недоверчиво…
Лавчонки все открыты, мел и смола, солдаты рыщут, ругают жидов, шляются без толку, заходят в квартиры, залезают под стойки, жадные глаза, дрожащие руки, необыкновенная армия. Организованное ограбление писчебумажной лавки, хозяин в слезах, все рвут… Ночью будет грабеж города – это все знают».
Здесь комментарии излишни…