Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914
Шрифт:
Гораздо более продуманными и целеустремленными выглядят действия российской дипломатии на юге. Вторжение французов на Ионические острова знаменовало их проникновение на Балканы, египетская экспедиция породила страх. Зондаж в Константинополе выявил общность взглядов на необходимость дать отпор зарвавшимся галлам, и не только по соображениям стратегии. Обе стороны стояли на почве легитимизма и охранительных начал. Реис-эффенди Ахмед-Афиф-паша вел с посланником B. C. Томарой прямо-таки задушевные беседы: в отличие от обычных, из-за территорий, столкновений, «война с Францией – это вопрос о существовании Османской империи и ислама вообще, так как французы идут сокрушать всеобщие правила, престолы, веру и все, что есть священного на свете». В. И. Шеремет констатирует: «Реальная опасность потерять свои владения, а может быть, и независимость, привела Османскую империю к союзу с Россией. Стремление оградить свои политические и экономические интересы на Ближнем Востоке и борьба с растущим влиянием идей Французской революции привели Россию к союзу
Завязавшиеся переговоры шли гладко, но еще до их завершения, 23 августа (2 сентября) эскадра адмирала Ф. Ф. Ушакова прибыла на Босфор. Прием превзошел все ожидания, «по всем ведомствам блистательная Порта… весь народ Константинополя… бесподобно обрадованы: учтивость, ласковость и доброжелательство во всех случаях совершенны», – докладывал Ушаков[290]. Селим III инкогнито посетил флагманский корабль и уже официально щедро одарил адмирала. Корабли получили санкцию на свободный проход через Босфор и Дарданеллы. 30 сентября (10 октября) султан порвал отношения с Францией, и послу П. Рюффену пришлось переселиться в Семибашенный замок, правда, содержали его в более комфортных условиях, нежели российских предшественников, ему даже подавали кофе. Канцлер A. A. Безбородко простодушно изумлялся: «Надо же было вырасти таким уродам, как французы, чтобы произвесть вещь, какую я не только на своем министерстве, но на веку своем видеть не чаял, союз наш с Портою, и переход флота нашего через Канал». Во главе объединенной русско-турецкой эскадры был поставлен Ф. Ф. Ушаков, ему помогал патрон-бей (контр-адмирал) Абдул Кадыр, опытный и смелый моряк.
28 сентября (9 октября) эскадры подошла к острову Цериго. Корабли штурмовали бастионы – пушечный огонь с моря, приступ десанта с суши. Французский гарнизон храбро сопротивлялся три дня. Ушаков проявил себя как крупный политик и гуманный человек: пленным сохранили знамена и оружие под обязательство не воевать против России. Жителям адмирал объявил, что предоставляет управление островом выборным лицам «из дворян и лучших обывателей из граждан», то есть ввел на Цериго местное самоуправление. 14 (26) октября та же участь постигла крепость на острове Занте. Здесь пленных французов пришлось приводить на суда под крепким караулом, носители идей свободы, равенства и братства разоряли обитателей подчистую, и те были готовы их растерзать[291]. «Дело» на острове Кефаллония облегчилось тем, что жители еще до прихода эскадры загнали оккупантов за крепостные стены, так что высадиться удалось беспрепятственно. Затем наступила очередь островов Итака и Святая Мавра. Надолго пришлось задержаться у острова Корфу, самого крупного в архипелаге и хорошо укрепленного венецианцами – 3-тысячный его гарнизон укрылся в цитадели. Чтобы избежать больших потерь при штурме, Ушаков решил предварительно занять соседний островок Видо, высоты которого господствовали над окружающей местностью. 18 февраля (1 марта) 1799 года это удалось осуществить, и комендант крепости на Корфу, считая бессмысленным дальнейшее кровопролитие, сложил оружие. Победителям достались богатые трофеи – 400 пушек, гаубиц и мортир, 5,5 тысяч ружей, несколько кораблей. «Радость греков была неописанна и непритворна, – вспоминал очевидец. – Русские зашли как будто на свою родину». Адмирал приступил к организации на островах самоуправления. Суворов в своем поздравлении писал: «Ура! Русскому флоту!.. Я теперь говорю самому себе: зачем я не был при Корфу хотя мичманом!»[292].
23 декабря 1798 г. (3 января 1799 г.) состоялось подписание оборонительного союзного договора с Турцией на 8 лет, предусматривавшего свободный проход Черноморского флота через Босфор и Дарданеллы. Стороны объявили этот акваторий закрытым для военных судов других стран. Россия гарантировала Османской империи целостность ее владений в пределах, существовавших до последних французских посягательств. Турция засвидетельствовала отсутствие у нее территориальных претензий к союзнику. Совокупность подписанных условий способствовала упрочению безопасности южных российских рубежей. Обозначились контуры отношений двух стран в духе согласия в рамках, очерченных Ясским трактатом[293]. Высокая Порта примкнула ко второй антифранцузской коалиции.
Адмирал Ушаков продолжал кампанию на Средиземном море. Отношения с адмиралом Г. Нельсоном у него не сложились. Тот считал эскадру под Андреевским флагом вспомогательной силой, призванной обслуживать британские интересы, и настаивал на ее отплытии в египетские воды. «Египет – первая цель, Корфу – второстепенная». Ушаков придерживался иной точки зрения и полагал, что следует запастись ключами от подступов с моря к Западным Балканам. (Реакция Нельсона среди своих: «Я ненавижу русских… Адмирал – негодяй».)[294].
Ушаков собирался отплыть к острову Мальта, на помощь английскому флоту, блокировавшему его берега, не без мысли о том, что Павел как-никак являлся магистром Мальтийского ордена. Нельсон отверг поддержку, британцы в ней не нуждаются, последний оплот французов, Лавалетта, накануне падения. Жители поставили себя под покровительство Великобритании[295]. Владычица морей желала утвердиться на ключевой позиции в Западном Средиземноморье. И пришлось Ушакову со своей эскадрой отправляться к берегам Неаполя и помогать там, во исполнение союзного долга, восстанавливать власть тупого и ограниченного тирана, короля Фердинанда.
Далеко не безоблачно складывались отношения и с прочими, помимо Англии, партнерами по второй антифранцузской коалиции. Австрийцы по Кампоформийскому миру 1797 г. обзавелись полосой земли на Далматинском побережье Адриатики. Черногорский митрополит Петр I Негош жаловался Павлу: «Сила австрийского оружия простерлась до самой Черной горы». Царь живо откликнулся на обращение митрополита, импульсивность его натуры проявилась в самом тоне его грамоты Негошу и старейшинам: «Усмотрев же ваше прошение о подтверждении императорского нашего благоволения о неоставлении вас и всего черногорского и бердского славяно-сербского общества нашим императорским покровительством по единоверию и уважение к вашей храбрости и заслугам, восхотели мы подать вам… новые удостоверения, что мы не перестанем принимать участие в жребии вашем». На полях прошения – царские пометы: «выдать»; «послать грамоту в требуемом смысле»; «дать крест»[296]. Цетинскому монастырю выслали «милостинные деньги» за прошедшие годы и на 6 лет вперед, установили ежегодную «пенсию или пособие» в размере 3 тысяч червонных (9 тысяч рублей). Архимандриту Вукотичу, посланцу Негоша, пожаловали золотой крест и снабдили его церковными книгами, посланникам в Константинополе и Неаполе, резиденту в Дубровнике (Рагузе) предписали защищать черногорские интересы.
Существовали обстоятельства, побуждавшие относиться к Негошу с особым вниманием. Зловредный Буонапарте, сообщал консул с острова Корфу, совращал население «демократическими мыслями», он разослал «во все острова востока, бывшие перед тем венецианскими, повеление, дабы знать жителям Морей, Кандии, Албании его намерения касательно сей любезной стороны и предлагал войска для возвращения вольности потомкам Ликурга». Логично было предположить, что славяне тоже подвергнутся соблазну. Митрополит Негош, хоть и не потомок Ликурга, с посланием Бонапарта ознакомился, и российская консульская служба раздобыла его письмо генералу[297]. Последствий оно не имело, но следовало быть начеку.
Павел очутился в деликатном положении: поступавшие с Балкан жалобы на притеснения и обиды касались Высокой Порты и Габсбургской монархии, с которыми он состоял в союзе и потому не мог портить отношения и ссориться. Царская грамота южным славянам содержала многозначительную фразу: «Мы не перестанем принимать участие в жребии вашем поколику положение наше позволит»[298]. Ведомство иностранных дел успокаивало себя мыслью, что Вене и Стамбулу совсем ни к чему обострять отношения с Россией на почве балканских дел. В обращении к христианам рассеивались их тревоги и опасения, а резидентам предписывалось внимательно следить за ситуацией, дабы заблаговременно дипломатическими мерами предупреждать конфликты. Посланнику в Стамбуле B. C. Томаре царь выражал уверенность, что Порта перестала руководствоваться «прежними правилами лютости в рассуждении христиан» и впредь «не будет притеснять народ черногорский», требуя от дипломата прибегать к «заступлению дружескому» и «свойственному по единоверию участию в пользе сего народа»[299]. Самим черногорцам император обещал заступничество по дипломатической линии: «Не полагаем мы, – говорилось в его грамоте от 1 (12) января 1799 г., – чтоб со стороны Римского императора и Порты Оттоманской могли чинимы быть вам какие-либо притеснения в законных правах ваших, о чем мы, тщася о благосостоянии вашем, повелели послу нашему в Вене и министру в Константинополе отозваться». Особо подчеркивалась роль эскадры Ушакова как фактора смягчения напряженности: «тем менее можете вы подвержены быть какой-либо опасности и потому еще, что флот наш, обретающийся ныне в Средиземном море для действий противу народа, покушающегося везде истребить законные правления, и, что еще больше, ищущего вредить вере христианской (то есть французов. – Авт), не оставит в нужде всякую помощь вам оказать»[300]. Действительно, завершающие годы XVIII столетия выдались на Балканах сравнительно спокойными в смысле межэтнических конфликтов. В Петербурге утверждалась мысль о выгодности добрых отношений со «слабым соседом», Османской державой, на юге. Росло чувство неотвратимости схватки с наследником и могильщиком Французской революции.
Император Франц обратился к Павлу с просьбой назначить A. B. Суворова главнокомандующим союзными войсками в Италии. И в село Кончанское, где жил опальный фельдмаршал, явился гонец с царским письмом. Монарх просил полководца забыть старые обиды и взять на себя трудную миссию. Суворов откликнулся. 4 (15) апреля 1799 г. он прибыл на место и продемонстрировал своего рода мастер-класс военного искусства, блицкриг образца XVIII столетия: взял крепости Брешию и Бергамо; нанес французам поражение на реке Адда; занял Турин; разгромил неприятеля на реке Треббия; одержал победу в бою при Нови 4 (15) августа. За 4 месяца он очистил от неприятеля Северную Италию, перечеркнув итоги Итальянской кампании Бонапарта.