Двуглавый российский орел на Балканах. 1683–1914
Шрифт:
Далее следовала основная часть: весной он намерен «противу неприятеля-бусурмана с воинством наступати, но и сильным оружием в средину владетельства его входити и утесненных православных христиан, аще Бог допустит, от поганского его ига освобождати». Завершался манифест призывом ко всем «добрым, чистым и кавалерским сердцам», «презрев страх и трудности, за церкву и православную веру не токмо воевати, но и последнюю каплю крови пролити.» И тогда, с Божьей помощью, «Магомета наследницы будут прогнаны в старое их отечество, в пески и степи аравийские»[34], хотя тюркские племена появились совсем из иных степей и песков, среднеазиатских. Нельзя не сказать все же, что поставленная задача – изгнание турок из Европы – ни в малой степени не соответствовала силам и возможностям России, поглощенной войной со Швецией. Манифест уместно сопоставить с двумя другими появившимися тогда документами, и тогда проступят контуры политической линии России
Царь выразил на то свое согласие: принц «с сего времени под защищением нашего царского величества, яко верным подданным надлежит, и вечно». Пункты, по имеющимся данным, составил сам Кантемир, и они отвечали чаяниям молдавской элиты: вся правительственная власть оставалась у князя, и по «прежнему обыкновению да имеет, без всякого возобновления законов их». Престол становился наследственным в роде Кантемиров[35]. Так проявилась черта, ставшая традиционной для России, – уважение к законам, нравам, обычаям, образу жизни, культуре присоединяемых народов. В другом обращении, от 8 (19) мая, Петр свидетельствовал: «В сей войне никакого властолюбия и распространения областей своих и какого-либо обогащения не желаем, ибо и своих древних и от неприятелей своих завоеванных земель, городов и сокровищ по Божьей милости предостаточно имеем». Здесь явно проглядывала мысль о территориальной насыщенности России. Далее следовал важнейший постулат о возрождении, под российским покровительством, попранной османскими завоевателями государственности балканских христиан: «Позволим под нашею протекциею избрать себе начальников от народа своего и возвратим и подтвердим их права и привилегии древние, не желая себе от них никакой прибыли, но содержа их яко под протекциею нашею»[36].
Очевидно, «Диплом и пункты», пожалованные Димитрию Кантемиру, Петр считал моделью будущих отношений со всем христианским миром Балкан.
А оттуда поступали ободряющие вести. Господарь Валахии Константин Брынковяну обещал выставить 20-тысячную армию, появись русские на Дунае. Кантемир хотел примкнуть к ним с 10-тысячным отрядом и обещал снабжать их продовольствием. В соратники записывались «австрийские сербы». От них поступали жалобы на «кривды» властей и просьбы – иметь их «за своих подданных и верных», сопровождавшиеся заверением, что сербы «всегда готовы служить против Бусурман без всякой платы жалованья, никакого ружья не требуя, за одно православие»[37]. Однако ссориться с новым римским цесарем Иосифом I было в высшей степени неблагоразумно, с ним хотелось бы заключить союз, и Посольский приказ прошения о подданстве пропускал мимо ушей. Черногорцы всем миром заверяли: они готовы «за церковь святую восточную, нашу матерь, и за святые места, за православие, а наипаче за тебя, великого государя… вси военным на неприятеля идти и души свои положити». Петр взбодрился, «в уши царя и его главнокомандующего со всех сторон жужжали о страхе османов перед русскими войсками»[38].
В действительности все пошло вкривь и вкось. 30 мая (10 июня) войска Шереметева переправились через Днестр и вступили на молдавскую землю. В Яссах их встретили колокольным звоном, господарский совет принял присягу царю. Но множились тревожные признаки. Страшная жара предвещала засуху, фельдмаршал известил Петра: хлеба достать невозможно. Не удалось предотвратить переправу главных сил великого везира Мехмеда Балтаджи-паши через Дунай, как то предусматривалось планом кампании. Турки заподозрили князя К. Брынковяну в измене, тот оробел и не решился двинуться навстречу русским, заявив им, что они промедлили с выступлением и освободили его от принятых обязательств.
На военном совете с участием Петра обсуждался вопрос: не повернуть ли назад? Роковое решение принял он. Войска отправились вниз по течению реки Прут, окруженные роем неуловимых крымских всадников. У местечка Станилешти войска были окружены. В «Истории свейской войны» царь определял свои силы в 3 8 246 человек и еще 5 тысяч молдавских добровольцев, у турок– 120 тысяч плюс 75-тысячная крымская конница[39]. 9 (20) июля последовала атака янычар, отбитая с тяжелыми для них потерями. Но в осажденном лагере – ни хлеба, ни воды, и солнце палило беспощадно. Царь отправил к Балтадже-паше подканцлера П. П. Шафирова, опытного и выдержанного дипломата. Петр шел на серьезные уступки, что свидетельствовало о его душевном состоянии. Он полагал, что османы не оставят своими заботами шведов и включат соответствующие пункты в свои требования. Он готов был расстаться не только с Азовом и Таганрогом, но и почти со всеми завоеваниями в Прибалтике, лишь бы оставить доступ к Финскому заливу с Петербургом. В случае нужды он соглашался уступить Псков и «иные провинции». 11 (22) июля он отправил Шафирову
Балтаджи-паша о настроении царя не знал, Шафиров благоразумно выслушал его претензии и, отталкиваясь от них, повел торг. О шведских интересах везир не упомянул, турки не желали выступать гарантами будущего российско-шведского урегулирования, шалый Карл XII доставил им немало хлопот своими интригами, они стремились сбыть его с рук. 12 (23) июля Шафиров подписал мир, немедленно утвержденный царем. По Прутскому договору Россия теряла Азов, обещала срыть Таганрог и Каменный Затон, отказывалась от вмешательства в польские дела и гарантировала безопасный проезд Карлу в Швецию[41].
Король, живший недалеко, в Бендерах, узнав о замирении, вскочил на коня и прискакал в турецкий лагерь, когда последние русские полки, под барабанный бой, выходили из окружения. Перед шатром Балтаджи-паши разыгралась драматическая сцена. Карл, топая ногами, требовал дать ему под начало 20 тысяч янычар, и он приведет царя Петра пленным. Паша невозмутимо отвечал, что Коран запрещает подчинять мусульман неверному.
При медлительности тогдашних сообщений балканцы не скоро узнали о произошедшей на реке Прут трагедии. Повстанческое движение охватило Старую Сербию, Герцеговину, Северную Албанию. 18 (29) августа консул в Венеции А. Ф. Бопус сообщал: «Из негромонтанов (то есть черногорцев. – Авт) собралось до сего времени с лишним десять тысяч». От событий он отстал и полагал: «Ежели крепкие наши войски через Дунай пройдут, то учинятся по всей Румелии, Македонии и Греции бунты и вооружатся христиане на прогнание общего врага христианов»[42].
Но «крепкие войски» сражались в Финляндии, Прибалтике, Польше, Германии, далеко-далеко от Дуная. Канцлер Г. И. Головкин просил балканцев не играть с огнем и воздержаться от военных действий. Черногория подверглась нашествию армии Нумана-паши и опустошению.
* * *
Жесткие для России условия Прутского мира предстояло еще отстоять в Константинополе. Далеко не всех в султанском диване удовлетворяли его положения, военная партия боролась со склонявшимися к компромиссу. Балтаджи-паша получил отставку, был предан смерти – задушен шелковым шнурком, что не предвещало ничего доброго. В качестве заложников на берега Босфора отправились П. П. Шафиров и сын фельдмаршала Шереметева Михаил, спешно произведенный из полковников в генерал-майоры. Султан Ахмед III дважды объявлял России войну, единожды демонстративно отправился в Адрианополь, традиционное место сбора османской армии. Трех несчастных, ПА. Толстого, П. П. Шафирова и М. Б. Шереметева, то бросали в казематы Семибашенного замка, то освобождали. «Ветеран», Толстой, провел в общей сложности 17 месяцев в «сырой темнице, зело мрачной и смрадной», а потом в «малой избе». Карл XII и союзная ему французская дипломатия интриговали без устали. По словам Шафирова, они «мечутся как бешеные собаки денно и нощно всюду, для того я вынужден ныне последние силы и умишко употреблять».
В конце концов сторонники компромисса в Стамбуле одержали верх, и Константинопольский договор 1714 года подтвердил основные условия Прутского мира, включая обязательство Москвы обеспечить безопасное возвращение Карла в Швецию. Последнее показывало, что турки устали от его интриг и стремились от него избавиться.
Тихо покинуть Бендеры король не пожелал, и султан Ахмед «обратил свой гнев» на него. Турки, по свидетельству Шафирова, требовали отъезда монарха «по варварскому обычаю сурово, но король по своей солдатской голове удалой» решил сопротивляться[43]. С сотней приверженцев, со шпагой в руке, он вступил в схватку с тысячной массой противников, потерял несколько пальцев, половину уха и сдался. Тайно, под чужим именем, через Венгрию, Австрию и Германию, в сопровождении одного спутника он вернулся в Стокгольм. А 15 лет назад он оставил Швецию во главе 60-тысячного, лучшего в Европе войска.
Остается преклониться перед отечественной дипломатией, достигшей, по оценке H. H. Молчанова, того, что казалось невозможным, обеспечившей мир на юге.
И по-человечески, и с государственной точки зрения понятно, почему Петр старался преуменьшить размер постигших страну и его лично бед. Он пытался сгладить впечатление от прутской трагедии и у соотечественников, и за рубежом, и слегка подредактировал русский текст договора: «достигнут мир, хотя и не без печали». Отечественная историография, следуя по стопам царя, склонна рассматривать неудачу в молдавской степи как осечку: «Что касается России, то для нее война с Турцией была прежде всего досадным эпизодом Северной войны, отвлекшим ее от борьбы за Балтийское побережье»[44].