Двуллер-2: Коля-Николай
Шрифт:
– Загадывай желание… – сказал Грядкин, когда куранты начали бить.
– И ты… – сказала она.
– А я уже… – ответил Грядкин. Он подумал: «Хочу, чтобы мы всегда были вместе, и чтобы у нас все было хорошо!».
– Ну и я сейчас загадаю… – сказала Ирина и задумалась – что же загадать? Она уехала из дома, как-то невразумительно пояснив Александру, что едет к матери в деревню. Александру в общем-то не было или почти не было дела до того, где его жена проведет Новый год, а вот Нэлла Макаровна и тем более Ольга, Ирина знала, хоть и не замечали ее, когда она была, зато отлично разглядят, что ее нет. От мыслей, что и как теперь будет, у Ирины сжималось сердце, как сжималось еще когда она
– И я загадала… – сказала она, так ничего и не загадав. Тут же она подумала: «Хочу, чтобы все это как-нибудь – как угодно – но утряслось!». Но тут куранты перестали бить и Ирина так и не поняла – успела она или нет. Да стало и не до того – Грядкин поцеловал ее и все для них снова потонуло в жгучей волне желания…
Глава 11
– Зря, зря, Николай Викторыч, ты уезжаешь! Вот ты уже военной юстиции лейтенант, а послужишь еще годиков пять – уже, глядишь, большую звезду дадут… У нас, в военной прокуратуре, продвижение быстрое… – говорил Прокопьев Грядкину. Они сидели в прокопьевском кабинете вдвоем, в одних форменных рубашках, с отстегнутыми галстуками. На столе стоял коньяк, маленькие рюмочки для него и лимон в тарелке.
– Не мое это, Анатолий Кириллович, не мое… ответил Грядкин. – Получается, но душа не радуется. Я хочу быть сам себе хозяин. Сейчас вон – капитализм, зарабатывай, богатей!
– А, вон ты про что… – сказал Прокопьев. – Буржуинствовать захотел?
Он сказал это просто, без насмешки, и Грядкин почувствовал, что Прокопьеву и правда интересно – захотел буржуинствовать Коля Грядкин или нет.
– Захотел… – ответил Грядкин. – Мне нужны деньги. Много денег. Вот говорите – будет у меня через десять лет большая звезда. А квартира у меня какая будет, Анатолий Кириллович?
Прокопьев крякнул.
– Вот-вот… – сказал Грядкин. – Это в ваши годы квартиры государство давало. А нынче не дадут. Ладно, прожил я два года в комнате четыре на четыре. Так сколько мне еще в ней жить?
– Квартирный вопрос испортил их… – задумчиво сказал Прокопьев. – Наливай.
Они налили по полрюмки и выпили.
– И что же думаешь делать? – спросил Прокопьев, кривясь от горечи и кислоты лимона.
– Торговать… – ответил Грядкин, как о само собой разумеющемся. – Торговать.
– Чем?
– Запчастями автомобильными. Я же и торговал. До 18 часов я работал на государство, а после 18-ти – на себя.
– То-то я смотрю – круги у тебя под глазами… – хмыкнул Прокопьев. – Поначалу думал – может, подруга. Но потом смотрю – какая подруга может так человека загнать? А это, оказывается, все твои железки…
– Ну да, железки… – погрустнев, подтвердил Грядкин. Прокопьев пристально посмотрел на него и промолчал.
После того Нового года, Ирина, промаявшись у Грядкина еще три дня, все же уехала назад. Потом написала, что никто ничего в семье у нее ничего не понял, и что она пока не готова все вот так, резко разорвать. Это письмо огрело Грядкина как кувалда. Он не помнил, что написал ей тогда в ответ, но, видать, как-то уговорил – в следующем письме она объясняла, что не отказывается от него совсем, что просто надо потерпеть. С тех пор началась мука – она приезжала, иногда жила день, иногда два, иногда, будто решившись, говорила, что останется совсем, но через два-три дня все равно уезжала снова. О том, как живется ей там, в семье, Ирина не рассказывала, но по тому, как она иногда задумывалась, как плакала во сне, особенно потому, с каким лицом она садилась в автобус, уезжая от него, Грядкин понимал, что жизнь там хуже казни. Он
Грядкин знал, что Мишка не видит в Ирине мать, понимал, что дать денег Радостеву можно, но вот пойдет ли Мишка к матери и отчиму (так думал Грядкин о себе) это еще вопрос. Но над этим Грядкин решил подумать потом – когда заработает денег.
– Все хочу спросить… – начал Прокопьев. – Если не хочешь, не отвечай. Вот ты тогда к нам перед новым годом приходил с женщиной небесной красоты. А потом она куда делась?
Грядкин посмотрел на Прокопьева, наливаясь тоской. Поначалу хотел соврать что-нибудь, а потом передумал.
– Замужняя она, Анатолий Кириллович… – сказал Грядкин. – Вот к мужу и уехала.
Прокопьев ахнул. «Вот тебе и Коля-Николай, растет на грядке… – озадаченно подумал он. – Мы думали – живет себе маленький человек. А у него поди ж ты какие мексиканские сериалы кипят»…
– Ну уехала и уехала… – примирительно сказал он.
– Нет! – вдруг хлопнул по столу Грядкин. – Эта женщина моя. Все сделаю, все стенки лбом прошибу, но она будет со мной!
– Ого! – сказал Прокопьев. – Решительность и упорство – это хорошо. Но прошу тебя – когда будешь прошибать стенки, не нарушай уголовный кодекс.
– Да что вы, Анатолий Кириллович, я законы знаю! – ответил Грядкин. – Все в пределах дозволенного. – Я же хочу жить долго и счастливо.
– Вот именно… – сказал Прокопьев. – Вот именно.
Он налил снова. Тут на столе запищал вызов внутреннего телефона. Прокопьев взял трубку, послушал и коротко сказал:
– Ага, идем.
Он положил трубку и подмигнул Грядкину:
– Ваганов освободился, зовет к себе. Тоже старик с тобой проститься хочет. Может и не отпустит – кто же ему будет запчасти к его драндулету поставлять?
– Это вопрос решаемый… – усмехнулся Грядкин. – Это мы решим… Эх, Анатолий Кириллович, если бы вся жизнь состояла из таких вопросов, как легко было бы жить!
Они выпили, застегнулись, нацепили галстуки и пошли к военному прокурору.
Глава 12
– Я приехал… – сказал он в телефонную трубку.
– Ну и что? – ответила она.
– Мы встретимся? – спросил он.
– Когда?
– Сможешь сегодня?
– Эх ты, Коля-Николай… – сказала Ирина. – Сегодня не могу. У сына соревнования – пойдем всей семьей. Хоть он меня не особо и звал…
Они помолчали.
– Тогда завтра… – сказал он.
– Хорошо. Позвони мне.
– Хорошо… – сказал он. – Я тебя люблю.
Она промолчала.
– Я тебя люблю… – снова сказал он.
– Коля, давай не будем. Ты бы знал, как мне тошно… – проговорила она и повесила трубку.
Грядкин еще послушал гудки, будто было возможно, что сейчас в трубке снова зазвучит ее голос, а потом тоже повесил трубку. Он приехал в этот город две недели назад и за это время видел Ирину раза три почти мельком, по часу-два. Она будто избегала его. Грядкин не был психологом, но и без этого понимал, что попытки усидеть на двух стульях не только мучают Ирину, но и надоедают ей. Рано или поздно, понимал Грядкин, ей такая жизнь неминуемо надоест, и тогда, Грядкин надеялся, она, наконец, выберет его. При этом в глубине души он признавал, что она скорее выберет сына, а это значит – останется в семье.