Двуявь
Шрифт:
– Впрочем, сейчас вам лучше отдохнуть. До свиданья, ещё увидимся.
Дверь за ним закрылась. Тоня покачала головой:
– Ну и жук.
– Не говори. Подбодрил, называется, пациента.
Юра взял телепульт. На местном канале снулый от недосыпа прораб педантично перечислял, какие материалы должны вот-вот подвезти, чтобы сдать-таки к юбилею новый купол на базе 'Фарсида-Бета'. Самохин страдальчески застонал, надавил на кнопку-переключатель и попал на тридцать девятый выпуск 'Ну, погоди!' - волк, напялив скафандр высшей защиты, гонялся за зайцем в поясе астероидов.
– Пускай лучше мультики, -
– Оставь.
Вернулась 'врачиха', и Юра сразу спросил, можно ли ему прогуляться - хотя бы до кафе-бара. В ответ услышал - да, можно, но чуть попозже, а пока что лучше поспать. Ему скормили таблетку, и он через несколько минут ощутил, как тяжелеют веки.
Сон и в самом деле получился целебным - без кошмаров и картинок из зазеркального Медноярска. Проснувшись, Юра посмотрел на часы и обнаружил, что уже вечер. Тони в палате не было - видно, ушла к себе, чтобы не мешать. Умывшись, он почувствовал бодрость и зверский голод.
В голове тоже прояснилось, и Самохин припомнил свой разговор с богатырём Николаем. Два вопроса не давали покоя. Почему тот так заинтересовался, с каким настроением Юра начинал свой так называемый эксперимент на горе? И кто вывел из строя пневмокостюм, если сбой и правда не был случайностью? Опять безликие виноваты? Если так, то паршиво. Получается, их активность переходит из сна в реальность, и тогда уже действительно не до шуток...
Но есть всё равно охота.
Он вызвал Тоню через браслет; они вдвоём спустились в столовку, однако та оказалась уже закрыта. Пришлось перебазироваться в кафе. Самохин набрал себе бутербродов - с красной рыбой, салями и ветчиной. Ел так, что за ушами трещало, а верная спутница, сидя напротив, тихо посмеивалась.
– Приятного аппетита, ребятки.
Он поднял голову - рядом стояли пенсионеры-попутчики.
– Спасибо, - сказала Тоня, - садитесь с нами.
– Напугал ты нас, Юра, днём, - призналась 'ехидина'.
– Хоть и сказали сразу, что сильно не пострадал, но всё равно волнение было.
– А вообще, - сказал её муж, - надо местным по шапке дать за такие вещи. Тем, кто за технику безопасности отвечают. Ума не хватает скафандры подготовить нормально?
– Экскурсию совсем отменили?
– спросил совестливый Самохин.
– Не волнуйся, на завтра сдвинули - сначала Олимп, потом равнина Эллада и полярные гейзеры. Послезавтра - терраформационная башня, куда ж без неё, ну и каньонный пояс. А больше тут и смотреть особенно не на что, пыль сплошная.
– Неправильный ты, Паша, геолог, - попеняла ему супруга, - тебя должен каждый камешек восхищать, а ты ноешь.
– Надоели мне эти камни, столько перевидал - на три жизни хватит. Да и вообще, поугас в народе энтузиазм. Мне приятель из Космофлота рассказывал - соискателей стало меньше. То есть конкурс-то всё равно - будь здоров, но уже не сравнить с тем, что в наше время.
Юра подумал - ну да, всё из той же оперы. Солнечная система уже приелась. Может, из-за того, что досталась слишком легко, буквально свалилась в руки? Люди натешились халявной игрушкой и теперь возжелали большего.
– Павел Александрович, - попросил он геолога, - представьте, пожалуйста, такой расклад - годы проходят, а Первую Звёздную так и не объявляют. Как полагаете, какая будет реакция?
– Плохая реакция будет, парень. Помаринуемся в собственном соку и протухнем, как те консервы в банке. Вони будет на три парсека вокруг, уж поверь мне на слово.
Юра медленно поставил чашку на стол и уставился в противоположную стену. 'Протухнем в банке', ну да. Консервированное солнце - метафора из дождливого сна, казавшаяся нелепо-бессмысленной, обрела неожиданное прочтение.
Ему очень ясно представилась запаянная круглая крышка, на которой нарисовали крест для наглядности.
Весёлые огоньки кафе-бара потускнели и выцвели, в спину дохнуло холодом, и Самохин машинально оглянулся на дверь, а когда снова повернулся к столу, собеседников уже не было. Да и остальные посетители куда-то исчезли; столешницы и барную стойку запорошило пылью. В стене зиял огромный проем, за ним виднелась безжизненная равнина, по которой бродили смерчи. В проёме возникли три безликих фигуры-марионетки, шагнули внутрь...
– Юра!
– Тоня дёрнула его за рукав.
– Снова спишь на ходу?
– Прошу прощения, задумался.
– И что надумал?
– поинтересовался геолог.
– Пора гиперпривод изобретать, иначе точно протухнем.
Все посмеялись и снова принялись обсуждать скорректированную программу экскурсий, лишь Тоня иногда украдкой бросала обеспокоенный взгляд. Юра улыбался ей, прихлёбывал остывающий чай и чувствовал, как снова наваливается усталость. Хотелось закрыть глаза, но он боролся с этим желанием, помня, что сразу за гранью яви - ещё до входа в туманный город - поджидают 'химеры'.
Потом позвонила врач и попросила зайти в медблок. Студенты попрощались с геологами и побрели по гостиничным коридорам, то и дело кивая встречным: да, всё в порядке, спасибо за сочувствие; нет, не помер.
Врач заявила, что в эту ночь ему лучше оставаться в палате. Юра не возражал, лишь попросил снотворного - такую же таблетку, как днём, чтобы забыться без сновидений. Медичка нахмурилась, но таблетку дала. Тоня, пожелав спокойной ночи, ушла к себе, а он прилёг на кушетку и включил без звука телеэкран. Привычное мельтешение кадров успокаивало, позволяя удостовериться, что он всё ещё в правильном, неискажённом мире.
Жалюзи на окнах были закрыты, чтобы Марс своим пыльным глазом не подсматривал в чужие покои. Ночь опустилась на нагорье Фарсида, брезгливо растёкшись между вулканов.
Уже засыпая, Юра подумал, что эксперимент на горе нельзя рассматривать как безрезультатный. Вот только результат не очень обрадует товарища Фархутдинова и компанию - они-то ожидают чудес, а вместо этого получилось, что свистопляска с 'химерами' выходит на новый уровень.
***
Пробуждение было блёклым. Физически он чувствовал себя отдохнувшим, и 'химеры' ночью не потревожили, но возникло ощущение пустоты и нехватки чего-то важного. Это не была пресловутая тоска по берёзкам и голубому небу, ведь Землю он покинул совсем недавно и ещё не успел по-настоящему заскучать. Покопавшись в себе, Юра с удивлением обнаружил, что ему недостаёт свежих впечатлений из промокшего, озлобленно-нервного, но уже привычного зазеркалья. Как будто он, оставшись без порции сновидений, теперь испытывал некое подобие ломки.