Дядя Фред весенней порой

Нежный свет весеннего утра красиво освещал Лондон, животворя и радуя всех, кто шел или ехал по Пиккадилли. Кондукторы отпускали шутки, шоферы мягко улыбались, полисмены насвистывали, равно как и клерки, нищие просили подаяние с оптимистической прытью. Словом, утро выдалось хорошее.

Ровно в девять из квартиры 7А по Арундел-стрит вышел молодой человек.

Если есть на свете задворки, Арундел-стрит [1]

можно к ним приписать. Проходя по северной стороне Лестер-сквер, вы и не заметите входа в узенький тупичок. День и ночь люди минуют его как ни в чем не бывало. В нем нет и сорока ярдов. Да, там есть две гостиницы — но какие? Словом, задворки, ничего не скажешь.

Формой своей тупичок похож на каменные сосуды, в которых итальянцы держат дешевое вино. Узкое горлышко сменяется чем-то вроде двора. По бокам от него стоят гостиницы, в глубине — меблирашки для достаточно бедных людей. Их тоже собираются сменить гостиницей, но все не соберутся, так они и стоят.

Комнаты — небольшие, кровать скромно прячется за ширмой. Есть и стол, и стул, и кресло, и шкаф, и жестяная ванна, которую можно оттереть. Все это вместе с завтраком — пять долларов в неделю. Эш Марсон платил их за квартиру 7А.

На двадцать шесть лет раньше у преподобного Джозефа Марсона и жены его Сары (Матч-Мидлфорд, графство Шропшир) родился мальчик. Назвали его так странно в честь богатого дяди — и зря, ибо дядя этот оставил деньги благотворительному заведению, мальчик же в свое время поступил в Оксфорд, чтобы заняться там богословием. Занимался он мало, зато пробегал милю за полторы минуты, а прыжки в длину принесли ему заслуженную славу.

Осчастливив многих своими победами над Кембриджем, он совсем забросил науки, а потому не обрел никакой пристойной профессии. Правда, он стал бакалавром, что позволило ему до поры до времени морочить ближних, давая уроки.

Накопив таким страшным образом немного денег, Эш приехал в Лондон и два года работал в газетах с переменным успехом, пока не вышел на издательский концерн «Мамонт», контролирующий несколько важных газет, несколько журналов и что-то еще, не гнушаясь жалкими деньгами мелких клерков и юных курьеров. Среди прочего он издает дешевые приключенческие книжки. Там и нашел свою нишу Эш Марсон. Именно его перу принадлежат «Похождения Гридли Квэйла». Раньше героев было много, равно как и авторов; теперь все выпуски, по одному в месяц, поставлял только он. Ему платили, он на это жил на Арундел-стрит в доме номер 3, квартира 7А, из которой и вышел в то майское утро.

Он был высок, строен, красив (светлый взор, сильный подбородок), одет в свитер и фланелевые брюки, обут в гимнастические туфли. В одной руке он держал гантели, в другой — скакалку.

Вдохнув и выдохнув утренний воздух так мерно и важно, что вы бы сразу узнали столь популярное в наши дни «глубокое дыхание», он положил гантели и принялся скакать.

Если мы подумаем о том, как сопротивляется Лондон подобным зрелищам, мы удивимся редкому спокойствию молодого человека. В Лондоне можно бежать за шляпой или за омнибусом, можно прыгать, спасаясь от такси. Но бегать ради легких, прыгать ради печени? Этого Лондон не простит, он высмеет вас.

Однако Арундел-стрит пока что не смеялась. Хозяин одной гостиницы смотрел куда-то вдаль; хозяин другой явно ни о чем не думал. В окнах появлялись головы, но ни одна из них не ухмыльнулась. Дети, и те не смеялись, а кошка терлась о перила не оборачиваясь. Словом, мы могли увидеть, чего добьешься, если действуешь тонко и терпеливо.

Три месяца назад, поселившись в квартире 7А, Эш Марсон понял, что придется выбирать: или откажись от упражнений, которые поистине стали второй натурой, или бросай вызов неписаным законам травли. Колебался он недолго. Здоровье и сила были его заветом. Упражнения бросать нельзя, ergo — бросаем вызов.

Когда он впервые появился перед домом в тапочках, на него смотрели:

Два кебмена (один пьяный).

Четыре лакея из одной гостиницы.

Шесть лакеев из другой.

Шесть горничных из одной гостиницы.

Пять горничных из другой.

Хозяин одной гостиницы.

Хозяин другой.

Дворник.

Одиннадцать зевак.

Двадцать семь мальчишек.

Кошка.

Все смеялись, включая кошку. Пьяный кебмен пропел: «Вернись домой, Билл Бэйли!» Эш делал упражнения.

Через месяц аудитория свелась к последнему пункту. Мальчишки еще смеялись, но без той победной убежденности, которую давало им одобрение взрослых.

Теперь, через три месяца, Эш стал явлением природы. Упражнялся он рьяно, стремясь изгнать усталостью мельчайшего беса, который не давал покоя с самого утра. Весной нам хочется другой, более яркой жизни, а уж тем паче — в такое утро, когда самый воздух что-то обещает и предвещает. Толстые немолодые джентльмены чуть не танцуют с зонтиками, а рассыльный свистит на ходу, восхищаясь жизнью.

Но юго-западный ветер несет и недовольство. Вдыхая запах странствий, мы горюем, что зря просадили жизнь. Именно это случилось с Марсоном. Никогда еще не был он так уверен, что попал в ловушку. Сейчас мысль о Гридли Квэйле била по голове, словно «тупое орудие», о котором мы так часто читаем в газетах. Скакалка не помогала. Он ее отбросил и взялся за гантели.

Не помогли и они. Он подумал, что давно не делал гимнастических упражнений Ларсена.

Лейтенант датской армии, носивший это имя, долго изучал анатомию, и теперь по всему миру многие завязываются узлом, верно, следуя схемам его превосходной книги. Мышцы обретают консистенцию резины. Кровь резво бежит по жилам. Если вы не сдадитесь, придет время, когда вы сможете одним ударом убить быка.

Все так, но достоинства в этих движениях нет. Скажем больше: с первого раза они покажутся смешными. Король Генрих I [2] , чей сын утонул вместе с кораблем, никогда не улыбался только потому, что еще не было Ларсена.

Скрутив тело в пробочник, Эш Марсон и не думал о том, что кто-то может засмеяться. Он был прав. Хозяин одной гостиницы скользнул по нему взглядом; хозяин другой отрешенно глядел вдаль. Мальчишки молчали. Кошка терлась о перила.

Однако, раскручиваясь, он услышал сзади нежный, мелодичный смех. Три месяца назад он бы принял его как должное, но теперь — покраснел и обернулся.