Дядя Фред весенней порой
Шрифт:
Мысль эта посетила и Ронни. Мимо прошли две девушки, они хихикнули.
— Когда мисс Браун выйдет, скажите, что я — в машине.
— Хорошо, сэр. Скоро нас навестите?
— Вряд ли. Еду в Шропшир.
— Надолго?
— Да.
— Жалко, сэр. Ну, доброго вам пути. Спасибо.
Вцепившись в букет, Ронни подошел к машине. К цветам была привязана карточка. Он прочитал и швырнул цветы на сиденье.
Девушки шли теперь стайками, и Ронни понять не мог, почему в газетах пишут о «красотках из шоу».
— Ронни, миленький!
— Сью!
— Прости, что задержала!
Ронни забыл все, даже то, что ей шлет букеты какой-то мерзавец по имени П. Фробишер Пилбем.
— Понимаешь, заходила к мистеру Мейсону.
— Зачем?
Ронни видел много фильмов и знал, каковы антрепренеры.
— Так, по делу.
— Он тебя звал в ресторан?
— Нет. Он меня уволил.
— Тебя?
— Да, я безработная, — весело сказала Сью.
— Я ему сверну шею!
— Не надо, он не виноват. — Она увидела цветы и радостно взвизгнула: — Это мне?
— Вероятно.
— То есть как?
— Да, тебе.
— Спасибо!
— Ну, садись.
Когда пробка задержала машину, он приступил к делу.
— Да, насчет цветов.
— Прелесть какая!
— Возможно. Я их не посылал.
— Ты их принес, это еще лучше.
— Они вообще не от меня. Какой-то гад, П. Фробишер Пилбем.
Улыбка померкла. Сью знала, как ревнив ее Ронни.
— Да? — растерянно сказала она.
Кожура прохладной сдержанности, годами слагавшаяся в Итоне и Кембридже, с треском лопнула, и миру явился истинный Роналд Овербери Фиш.
— Это еще кто такой? — взревел он.
— Не знаю!
— А чего же он шлет цветы?
— Да, все время шлет и пишет…
Ронни заскрежетал зубами.
— И ты его не знаешь?
— Одна наша девочка сказала, он издавал газету «Светские сплетни». Раньше, не сейчас.
— Сейчас он посылает цветы!
— Что я могу поделать?
— Да ты и не хочешь.
Глаза у нее сверкнули. Но, сообразив, что ее Ронни снова уподобился шестилетнему ребенку, она попыталась его отвлечь.
— Ну я же актриса! — сказала она. — Ты же не обвиняешь Лилиан Гиш [23] , что ей поклоняются.
Ронни не сдался.
— Иногда я думаю, — сказал он, — любишь ли ты меня.
— О, Ронни!
— Думаю. Кто я такой? Вот, прогорел. Мозгов нет.
— Ты такой красивый!
— Слишком розовый. Почему я не похож на… А, да! Мак говорит, вы с Хьюго не расставались.
Сью вздохнула.
— Да это раньше было, — терпеливо объяснила она. — Я люблю с ним танцевать. Неужели ты думаешь, что я могу в него влюбиться!
23
Лилиан
— А что такого?
— В Хьюго? — Она рассмеялась, как смеялась всегда, думая о мистере Кармоди.
— Он лучше меня. Не такой румяный. Играет на саксофоне.
— Господи, перестань! Я люблю тебя.
— А не Хьюго?
— Нет.
— И не Пилбема?
— Конечно, нет. Тебя.
— А! — сказал Ронни.
Человек пылкий, он мгновенно взмыл из бездны к вершинам. Туча ушла, байроническая скорбь исчезла, он улыбался.
— Знаешь, почему я спешу в Бландинг? — спросил он.
— Нет.
— Хочу дядю обработать.
— Что?
— Обработать дядю Кларенса. Как я женюсь без денег?
— Да, я понимаю… Расскажи мне про Бландинг, Ронни.
— Как это?
— Я хочу все себе представлять, когда ты там.
Ронни задумался. Он не был художником слова.
— Ну, такой замок. Парки всякие, сады. Деревья. Террасы.
— А девушки?
— Моя кузина Миллисент. Дочка дяди Ланселота, он уже умер. Наши хотят, чтобы мы с ней поженились.
— Какой ужас!
— Нет, ничего. Мы оба против.
— Ну, это еще туда-сюда. А другие девушки есть?
— Больше нету. Мать познакомилась в Биаррице с одной американкой. Очень богатая, Майра Скунмейкер. Ну, мать пристала: «Ронни, почему ты не звонишь Майре? Своди ее в казино. Потанцуете». Ужас какой-то. Теперь ее ждут в замке.
— Ой!
— При чем тут «ой»?
— Нет, все-таки… Вообще-то они правы. Тебе надо жениться на девушке твоего круга.
Ронни едва не наскочил на другую машину.
— Осторожней! — вскрикнула Сью.
— А ты не говори черт знает что! Мало мне наших…
— Бедненький! Ну, прости. Но ты пойми их, кто я такая? Дочь певички из мюзик-холла. Знаешь, в розовом трико…
Ронни растерялся. Он никогда не думал о семье мисс Браун, и розовое трико его немного испугало. Он представил себе крашенную перекисью тещу, которая говорит девятому графу: «Солнышко».
— Ее звали Долли Хендерсон.
— Не слышал.
— Так это же было давно, двадцать лет назад.
— Я думал, ты из Америки.
— Папа меня увез, когда она умерла.
— А, она… э… ее нет в живых?
— Конечно.
— Какая жалость… — сказал Ронни, заметно приободрившись.
— А папа был в ирландской гвардии. Капитан какой-то.
— Красота! — закричал Ронни. — Мне-то что, хоть бы он студнем торговал, но наши…
— Ну, вряд ли.
— Нет, не говори! Он в Лондоне?
— Он умер.
— Э? О! Да… — проговорил Ронни. — Все равно им скажем.
— Если хочешь. Но я же сама певичка.